Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский Страница 58

В парке, посреди которого высился двухэтажный особняк, выстроенный в старогерманском стиле, уже вовсю буйствовала осень. Кроны старых клёнов сонно покачивались на фоне потускневшего, холодеющего неба, словно огромные воздухоплавательные шары. По выложенным из розоватого камня аллейкам хмельно разгуливали стаи опавших листьев, а кусты шиповника и боярышника покорно обнажались под порывами холодного ветра.

— Даже трудно представить себе, как должен был чувствовать себя человек, владеющий такой виллой чуть ли не в предгорьях Альп, оказавшись в шатре, поставленном посреди раскалённой, безжизненной Ливийской пустыни. — Эти слова не адресовались Майзелю. Генерал Бургдорф задавался ими сам, независимо от предполагаемого ответа.

— Он должен был чувствовать себя человеком, у которого нет выбора, — суховато объяснил своё видение положения командующего Африканским корпусом генерал Майзель.

— Это у Роммеля не было выбора?!

— А чем он отличается от всех остальных фельдмаршалов и генералов рейха? Все просто: или Роммель выполняет приказ Верховного главнокомандующего и отправляется в пустыню, или же с него срывают погоны о отправляют под военно-полевой суд. В лучшем случае его направили бы на Восточный фронт, в Россию.

— Тогда он стал бы «героем Смоленщины» или «героем Дона», а то и, страшно выговорить, «героем России». Причём вопрос о том, как должен чувствовать себя владелец подобного поместья посреди заснеженных русских равнин, уже не возникал бы.

— Вот так всегда: никакой попытки хоть немного пофилософствовать, — с укором произнёс Бургдорф, снисходительно глядя на судью.

— Напротив, только что я воспроизвёл один из основных постулатов военной службы, без которой Роммель не только не мыслит себя, но и без которой он попросту… не Роммель.

— «Без которой Роммель — не Роммель!», — повторил Бургдорф и сокрушенно покачал головой, развеивая какие-то свои мысли. — Такое слишком трудно себе вообразить. Лис Пустыни принадлежит к тем людям, которые сами по себе самодостаточны, вот почему я уверен, что и без Африки Роммель оставался бы Роммелем.

— В корне неверный подход, в корне! Без фюрера, без сотворённого им мира, все мы — ничто, в том числе и наш нетленный «герой Африки».

Адъютант фюрера понял, что полемизировать с Майзелем бессмысленно, и резко сменил тему:

— Взгляните на этот пейзаж: еще не Швейцария, но уже тот уголок Германии, который стоит половины России.

— Меня больше интересует, почему человек, имеющий такое поместье и дослужившийся до маршальского жезла, решился на предательство рейха.

— Он не считает, что решился на предательство.

— Ни один предатель не признаёт своего предательства, — пожал плечами Майзель. — Однако суть его поступка от этого не меняется.

— Фельдмаршал не считает, что предал Германию, — задумчиво произнёс Бургдорф. — Как и многие другие заговорщики, он жаждет видеть Германию без фюрера.

— И вы решились бы дать такое объяснение его действий самому фюреру? — удивился Майзель.

— Уже решился, — соврал адъютант вождя нации.

Майзель недоверчиво взглянул на Бургдорфа и ещё более недоверчиво покачал головой.

— Ни Роммеля, ни кого-либо другого из этой своры заговорщиков подобное объяснение не оправдывает.

— То же самое я произнёс в присутствии фюрера.

— Извините, Бургдорф, но подобные высказывания я считаю непатриотичными.

— Я понимаю, что подобные высказывания непатриотичны, господин судья чести. Но попробуйте не впадать в них, вышагивая аллеями этого старинного, насквозь пропитанного германским аристократизмом парка.