Не возжелай мне зла - Джулия Корбин Страница 57

— А теперь, — она проглатывает то, что было во рту, — вернемся к моей маме.

— Хорошо, — киваю я, очень хочется поскорее покончить с этим. — А твой отец писал в дневниках, почему твоя мама попала в больницу?

— У нее был рак мозга.

— Верно. Астроцитома четвертой степени, злокачественная опухоль, ее трудно обнаружить сразу, успевает принять довольно большие размеры.

Она доедает мюсли и сидит, скрестив руки и ноги.

— В дневнике ясно написано, когда поставили диагноз, все махнули на нее рукой. А особенно папа, он совсем отчаялся.

— Ты несправедлива к нему, Кирсти. Они очень любили друг друга, они ведь ждали ребенка, которого оба очень хотели, а тут на тебе, рак. Как такое перенесешь?

— А вы про нее подумали? Каково ей было все переносить?

— Я знаю, у нее случались тяжелые минуты, когда было очень страшно. Но я больше всего запомнила, как она мужественно держалась, просто невероятно в ее положении, она была очень счастлива, потому что вынашивала ребенка, которого всегда хотела.

— Ребенка, которого ей даже не удалось подержать в руках.

— Да, это правда. Но твоя мать знала, что жить ей оставалось несколько месяцев.

— Как вы можете так говорить? — Она протягивает ко мне обе руки. — Вы что, Господь Бог?

— Я видела ее снимки. Мозг был серьезно поражен, чисто статистические данные говорят о том, что с такой агрессивной опухолью долго не живут.

— Значит, все-таки считаете, что вы Господь Бог?

— Нет, я…

— И если она все равно умрет, то какая разница, можно прикончить ее на несколько месяцев раньше, делов-то… Ничего страшного, так что ли? Вы так считали, да?

— Нет, конечно, совсем не так…

— И никакого чувства вины. Бедняжка все равно долго не протянет.

— Кирсти! — Я пытаюсь взять ее за руки, но она вскакивает и уходит в другой конец комнаты.

— А эта бедняжка была моя мать! — кричит она оттуда. — И через несколько месяцев могли найти средство ее спасти!

— Не нашли. До сих пор не нашли. Есть, конечно, терапия, но…

— Но ведь могли же! Могли сделать ей операцию, посмотреть, что там у нее творится в мозгу, как он работает. Нормальные врачи, нормальный хирург, в нужный момент. Могли изучить болезнь моей матери и разработать средство. Моей матери, понимаете? — Она бросается ко мне, и я успеваю вскочить до того, как она припадет к моим коленям. — Ну, скажите, что это невозможно, — тихо просит она. — Скажите же.

— Это не невозможно, — медленно говорю я. — Но вероятность этого крайне мала.

— Но все-таки вероятность есть!

Она толкает меня в плечо, я отступаю назад, к окну, машинально вытянув руки, как бы защищаясь, но в этом нет нужды, потому что она отворачивается к стенке, обхватывает голову руками и молчит. Сквозь тюлевые занавески струятся лучи солнца, рыжие пятна солнечного света лежат на ковре. Я отдергиваю занавеску, гляжу в окно, вижу внизу улицу, на ней людей, спешащих по своим делам. Все еще идет мелкий дождичек, но сквозь тучи прорывается солнце, и я знаю, что где-то там люди смотрят на небо и восхищаются радугой.

— Слепой дождик, — говорит Кирсти, подходя ко мне и становясь рядом; лицо ее снова спокойно. — Помню, отец всегда так говорил. Когда дождь и солнце вместе, это слепой дождик. Странно, правда?

Я гляжу на часы. Уже перевалило за пять. Ровно через час мне надо встретиться возле полицейского участка с детьми, хотя теперь, когда Кирсти почти во всем при зналась, вряд ли есть смысл оставлять свои отпечатки пальцев.

— Вы, наверное, торопитесь? — спрашивает она.

— Да.

— Простите, я тут набросилась на вас.

Кажется, она раскаивается, и вполне искренне… Впрочем, кто ее знает? Актриса еще та, она показала, на что способна. Возвращается на свое место, похлопывает ладонью по кровати.

— Сядьте, пожалуйста.

Прикидываю, что делать: немедленно уходить или задержаться. Я пришла сюда, чтобы дать ей возможность выговориться, чтобы узнать, не явилась ли моя давняя оплошность причиной всех наших последних бед, и теперь ясно, что дело обстоит именно так. А остальное можно предоставить О’Рейли. Впрочем, почему бы не задержаться и самой не выяснить подробности.

Думаю я недолго. Уж очень хочется послушать, что она скажет про тот вечер, когда отравили Робби. И еще хочется узнать, не задумала ли эта девица еще чего-нибудь, и если так, ее надо остановить.

— И что ты хочешь от меня, а, Кирсти?

Юбка моя уже подсохла, но еще сыровата, и ноги мерзнут, и вообще, чувствую себя ужасно некомфортно, хочется поскорее сменить одежду. Сажусь в единственное свободное кресло у окна, чтобы погреться на солнышке. Тогда свое кресло она подвигает ко мне, совсем близко, между нами всего один фут.

— Вот и хорошо. Я рада, что вы остаетесь, — улыбается она. — Давайте обсудим, как уладить наше дело.

— У меня с тобой нет никаких дел.

— Даже когда я во всем призналась?

— А в чем ты призналась?

— Между прочим, я была не одна, — говорит она, глядя на меня из-под опущенных век. — Мне кое-кто помогал.

— Тесс Уильямсон?

— Да, Тесс Уильямсон, — подтверждает она, многозначительно качая головой, словно имя Тесс само по себе говорит о многом. — Кстати, она недавно звонила. У нее совсем крыша со страха поехала от всех этих дел. Впрочем, вы ее видели. Трусливый лев из «Волшебника Изумрудного города». — Кирсти произносит это так презрительно, что я прекрасно представляю себе, как она манипулирует этой Тесс. — Да… Вообще-то, я не собиралась с ней дружить, она сама набивалась мне в подруги, — пожимает она плечами. — Такие, как она, готовы на все, лишь бы с ними дружили. А остальным на это наплевать. В мире всегда так бывает.

— Что ты имела в виду, когда сказала «от всех этих дел»? Каких дел?

Она смотрит мне в глаза и словно не понимает.

— Ты сказала, что у Тесс «от всех этих дел крыша со страха поехала».

— Мы вместе залезли к вам в дом, — беспечно, почти весело говорит она. — И написали слово «убийца» на стене в гостиной.

Я потрясена, но это быстро проходит — разве не такого я ожидала? Мне даже становится легче, ведь я попала в самую точку. Но за облегчением тут же накатывает злость. Нет, мне нельзя рисковать, надо держаться.

«Если надпись на стене — ее работа, тогда и Робби она чуть не убила?» Трясу головой, чтобы отогнать эту мысль.

— А зачем? — спрашиваю.

— Это Тесс придумала. Когда вас выдвинули на премию «Женщина города», я очень расстроилась, а Тесс и говорит: возьми и отомсти.

— Это было в сентябре?

— Да. Я про вас к тому времени уже все знала, дневник отца еще раньше нашла, когда его снова забрали в клинику, а я наводила порядок на чердаке. — Она вскидывает голову. — Вы только представьте. Я узнаю, что мою мать убила доктор Нотон, расстраиваюсь, не знаю, что делать с этим открытием, и вдруг читаю про вас в газетах. Что вы приехали из Ирландии, что ваша девичья фамилия Нотон, что вы учились в Эдинбурге и работали в нейрохирургическом отделении. А теперь вы трудитесь терапевтом и творите добрые дела, ну прямо благодетельница всего человечества. Чуть ли не лечите рак или еще что-то там такое. А на самом деле вы никто, ноль без палочки!