Украденная дочь - Клара Санчес Страница 56

Я отрицательно покачала головой. Мне хотелось, чтобы при разговоре с ним у меня в руках ничего не было — ни чашки, ни бумажных салфеток, — потому что, если бы я вдруг начала волноваться, то принялась бы вертеть их в руках или теребить и тем самым выдала бы свое волнение.

— Я собираюсь жениться.

— Ну и ладно, — сказала я, давая Матео понять, что об этом мне было известно и раньше.

— Патрисия, оказывается, беременна.

— Значит, это было правдой…

— Нет, тогда это не было правдой, а вот сейчас это и в самом деле правда.

Если в этом мире и есть человек, точно знающий, к чему стремится, то это Патрисия.

— Ну, она, похоже, тебя очень сильно любит. Поздравляю. Где вы поставите автофургон?

— Никакого автофургона не будет. Ее родители отдают нам дом в сельской местности — с собаками и лошадью. Мы будем репетировать хоть круглые сутки. А ты сможешь приезжать к нам, если захочешь.

Он снял перчатку и провел ладонью по моему лицу. Я, слегка помедлив, отстранила его руку. Потом с благодарным видом улыбнулась: Матео дал мне мою собственную жизнь, мои собственные ощущения. Это был подарок, сделанный мне в тот вечер, когда я совершила путешествие в прошлое своей мамы.

— Я буду иметь это в виду. А теперь мне хотелось бы, чтобы ты отвез меня в одно местечко.

Окончательный разрыв с Матео оказался для меня таким безболезненным, таким приятным и даже красивым, что я не стала на него дуться, — тем более, что он пообещал подождать меня и отвезти обратно.

Добиться в тюрьме «Алькала-Меко» разрешения на свидание с «роковой женщиной» было очень трудно, однако мне в конце концов это удалось, поскольку я приехала туда во время, отведенное для посещений.

Я узнала ее с трудом. Она вышла ко мне в простеньких джинсах, кроссовках и неглаженой рубашке. Ее волосы были заплетены в косу, перетянутую старой розовой резиночкой. Увидев меня, она остановилась на несколько секунд как вкопанная: видимо, никак не ожидала увидеть меня в таком месте. Потом, стыдливо опустив голову, присела на стул. Чтобы как-то нарушить молчание, я сказала ей, перейдя на «ты», что меня бросил парень, который нравился мне так, как не нравился ни один другой парень за всю мою жизнь, и что он собирается жениться на другой. Еще я сказала, что, поскольку его мучили угрызения совести из-за того, что он меня бросил, я, решив воспользоваться этим, попросила его подвезти меня на мотоцикле сюда, к тюрьме. После моего рассказа напряжение, охватившее «роковую женщину», спало, и она даже захихикала.

— Тем хуже для той, второй. Ты еще слишком юна для того, чтобы привязывать себя к кому-либо, поверь мне.

Я не стала говорить ей — чтобы не вызвать ненароком каких-нибудь негативных эмоций, — что без шелкового халата, сложной прически, французского маникюра и туфель на высоких каблуках она выглядит гораздо красивее и моложе. Краснота ее рук наводила на мысль о том, что ей приходится что-то мыть холодной водой.

— Мне жаль, что ты обо всем этом узнала, но я рада, что ты приехала.

— Садовник и его жена ухаживают за домом. Я приехала к тебе домой, чтобы показать новую серию средств, и жена садовника сказала мне, что ты находишься здесь.

Она посмотрела на свои ладони и положила одну на другую. Чего я никак не ожидала увидеть — так это «роковую женщину» с покрасневшими от работы в холодной воде руками.

— Он… тот, мужчина, которого ты… сейчас в больнице. Садовник и его жена собираются поехать его навестить.

Она никак не отреагировала на мои слова: выражение ее лица не изменилось, зрачки так и остались размером с булавочную головку. Без косметики ее глаза были намного меньше, чем мне казалось раньше, и блестели так, как будто она в последние дни все время плакала.

— Есть вещи, о которых тебе не следует знать и с которыми в жизни лучше не сталкиваться. Забудь обо всем, это не твое дело.

— Мама сказала, чтобы я приехала тебя навестить и спросила, не нужно ли тебе чего-нибудь.

— Об этом знает и твоя мать? — Она сильно расстроилась, но тут же взяла себя в руки. — А эта твоя новая серия… Она мне интересна. Ты ее принесла? Мне не позволяют брать даже кремы… — Она с досадой покачала головой. — Мне хотелось бы подарить что-нибудь девочкам. Оставь сотруднице, которую зовут Беа, все, что есть в чемоданчике, который ты всегда таскаешь, и дай мне номер своего счета. Я распоряжусь, чтобы тебе перевели на него деньги.

Я решила поверить «роковой женщине» и разыскала Беа — маленькую женщину, которая в тот момент была явно не в духе. Она не удивилась просьбе, с которой я к ней обратилась. Я оставила ей три комплекта товаров новой серии стоимостью триста тысяч песет. Я считала само собой разумеющимся, что «роковая женщина» сможет со мной расплатиться, но… А вдруг не сможет? Мне подумалось, что вот сейчас я пройду через все эти металлические двери и окажусь снаружи, а та, кто должна мне кучу денег, останется внутри, и мне в случае чего придется прорываться к этим людям обратно в тюрьму, куда меня вообще-то могут и не пустить… Но я была вынуждена поверить «роковой женщине» и Беа.

Матео ждал меня возле входа в тюрьму и курил. Ему явно не нравилось находиться рядом с подобным заведением.

Он раздавил окурок каблуком ботинка. Мы сели на мотоцикл и поехали. Это была, возможно, моя последняя поездка с ним, и, наверное, последний раз, когда я сидела, обхватив его сзади руками и прижавшись к его спине, но я не могла сейчас думать ни о чем, кроме трехсот тысяч песет. С моей стороны было абсолютно нелепо поехать продавать кремы «роковой женщине» в тюрьму. И еще более нелепым было то, что она согласилась их купить.

Я не стала ничего рассказывать маме, потому что она, наверное, спросила бы насчет занятий в университете, а мне не хотелось вызывать у нее еще больше подозрений. Я решила перенести этот разговор на следующий день, на субботу. Мы будем с ней о чем-нибудь разговаривать, и я как бы невзначай заговорю о судьбе «роковой женщины». Я заснула, думая о Матео и о его доме за городом с лошадьми и собаками, без которых теперь уже, наверное, не обойтись ни ему, ни Принцесске.

Суббота с воскресеньем всегда начинались в нашем доме довольно весело, и меня всегда злили мысли о том, какими безгранично счастливыми мы могли бы быть, если бы в нашей жизни не маячил призрак Лауры. Отец был человеком простым и довольствовался немногим — тем, что дышит свежим воздухом, тем, что готовит по субботам умопомрачительный завтрак, тем, что пытается привести в порядок старую кухонную плиту и портит ее в результате этого еще больше, тем, что берет щетки и крем для чистки обуви и чистит всю обувь подряд — даже ту, которую мы уже не носим, — причем чистит так, что она начинает блестеть, как лакированная.

Он готовил бекон с хрустящей корочкой, яичницу, гренки, кофе, горячий шоколад, бутерброды, жареную картошку и свежевыжатый апельсиновый сок. Он включал музыку и открывал окна, чтобы из кухни выходил дым и чтобы там было лучше слышно щебетание птиц, крики играющих на улице детей и сигналы автомобилей — в общем, чтобы там было лучше слышно шум жизни. Даже рождественский ужин — и тот не мог сравниться с этими завтраками.