Свиток фараона - Филипп Ванденберг Страница 56

Это был праздник, от которого рябило в глазах и который мог измучить своими ароматами любого человека, даже с самым притупленным обонянием. Но Нагиб все не мог успокоиться. В каждом торговце, каждом чужаке он видел шпиона, предателя или соглядатая, преследовавшего его в толпе. Вскоре состояние молодого человека стало приближаться к сумасшествию.

Нагиб не решался остановиться, он бежал по улицам, над которыми для защиты от солнца были натянуты распоротые по шву мешки, словно за ним гнались фурии. Он не мог мыслить здраво, словно под влиянием какого-то парализующего наркотика, который вызывал в душе хаос и неуверенность, полностью был лишен силы воли. Нагиба несло, как бумажный кораблик на ветру, он отдался на милость событиям, не осознавая своего положения. Измотанный и разбитый, он в отчаянии опустился на стул в уличном кафе и, влив в себя несколько рюмок анисовой водки и почти столько же чашек черного варева, погрузился в забытье, которое заставило его отрешиться от происходящего вокруг.

В унынии Нагиб даже не заметил, как наступил вечер и золотые огни превратили базар в зеркальную комнату из «Тысячи и одной ночи». В сознание Нагиба не проникали даже чувственные мелодии уличных музыкантов, которые ходили от дома к дому, от кафе к кафе. И он точно заснул бы, если бы вдруг не почувствовал на плече чью-то руку.

Это прикосновение подействовало на Нагиба как удар плетью. Он решил, что его свободе настал конец. О бегстве нечего было и думать. Он еле-еле поднялся со стула. Только когда незнакомец заговорил с ним, Нагиб узнал одноглазого.

— Если хочешь успеть на пароход, — сказал тот, — тебе следует поторопиться.

О Аллах, всемилостивейший и всемогущий, он сам нагнал на себя столько страху, что уже не способен был отличить реальность от миража. В тот момент Нагиб не мог точно сказать, то ли ему привиделось это, то ли к нему действительно подошел одноглазый.

Но все происходило на самом деле: Нагиб прогуливался с этим мужчиной, отвечал, особо не задумываясь, и слушал слова незнакомца, не осознавая их смысла.

На корабле, который до отказа был забит людьми, одноглазый взял плату за проезд и провоз груза, и Нагиб отдался в руки судьбы. Немногие каюты были заняты, да и в них просто невозможно было находиться из-за жары, поэтому Нагиб разместился на носу, куда поставили его груз. К тому же здесь чувствовалось дыхание прохладного встречного ветра, который приносил хоть немного облегчения.

Нагиб лежал на двух своих ящиках и, скрестив руки на груди, смотрел в ночное небо, усыпанное звездами. С главной палубы до него доносился громкий разговор, то и дело заглушаемый шумом волн, которые, ударяясь о борт корабля, сбивались с ритма из-за противоположного хода гигантских гребных колес.

Страх, который сковывал его несколько часов назад, постепенно отступил, и его сменили равнодушие и даже убежденность в том, что теперь можно чувствовать себя увереннее.

Нагиб надеялся, что Омар присоединится к нему в Луксоре, он уже тысячу раз проклял себя за то, что отправил его по другому делу. Если Омар хотел прибыть в Каир к назначенному сроку, ему непременно нужно было сесть на этот корабль. Но Омар так и не появился. Поэтому Нагиб продолжил путешествие один. Вместе со своим таинственным багажом. Вниз по реке плавание длилось два с половиной дня, но только ночью выдавалось время, чтобы погрузиться в размышления. И чем больше Нагиб думал о заказчике и его странных методах ведения дел, тем яснее становилась ему вся низость и подлость Али ибн аль-Хусейна. Был он членом «Тадамана» или нет, любил он Египет или нет, но этот человек поступил гнусно, воспользовавшись ситуацией, в которой они оказались. Сам не желая попасть впросак, он подверг их опасности. Если все пройдет по плану, торговец получит товар целым и невредимым и заплатит лишь чаевые. Если же все закончится худо, то Хусейн так и останется безымянным торговцем пряностями с неизвестным адресом.

Это навело Нагиба на мысль: что случится, если аль-Хусейн не будет его ждать? Он должен был бы придерживаться уговора, но что делать с ящиками, если аль-Хусейн не придет?

Новое беспокойство охватило Нагиба, в нем росла безудержная злость. В ночь, перед тем как корабль должен был пристать в Каире, он взял кинжал и принялся взламывать один из ящиков, пока не сорвал узкую доску и не смог запустить туда пару пальцев. Нагиб ничего не нащупал, но почувствовал под пальцами крепкую мешковину и надрезал ее. Оттуда высыпался белый порошок. Опиум!

То, о чем Нагиб догадывался, чего опасался вот уже несколько дней, наконец подтвердилось: Али ибн аль-Хусейн воспользовался их патриотизмом и доверчивостью в своих преступных целях. Если это дело «Тадамана», то Нагиб эк-Кассар не желает иметь к этому никакого отношения.

Нагиб незаметно для окружающих забил ящик снова. От страха, который охватил его, у молодого человека дрожали руки. Он ломал себе голову, не в силах понять, чем они так привлекли аль-Хусейна, почему он избрал их для своих грязных дел. Он никак не мог взять в толк, почему это произошло именно с ними.

Помимо этого в его голове проносились тысячи других мыслей. Как ему себя вести после того, как он узнал об опиуме? Конечно, теперь негодяй был у него в руках. Нагиб мог шантажировать его, потребовать много денег за молчание, в один миг стать богачом, как сам аль-Хусейн. И почему бы не поделить выручку поровну? Но тогда аль-Хусейн наверняка выдаст Нагиба англичанам, и это будет конец.

Нагиб с трепетом вдыхал ночной воздух. На берегу мерцали огни Бени-Суэфа.

«Как бы так все обставить, чтобы аль-Хусейн понял: мне стало известно о содержимом ящиков. Небольшой намек, небрежно брошенная фраза — этого хватило бы, чтобы вселить в аль-Хусейна беспокойство. Намекнуть, что он должен повысить гонорар за опасное предприятие».

Но против этого говорили жесткий характер аль-Хусейна, его порочность, бесцеремонность и эгоизм, с которым он шел к поставленной цели. Конечно, он, эк-Кассар, будучи мелкой сошкой по сравнению с бандитом, наверняка проиграет ему в этой дуэли. Но потом он вспомнил об истории с консулом Мустафой-ага Аятом и его продажным субмудиром в Берлине. Они недооценили его — Нагиб незаметно сделал копию текста с осколка базальтовой плиты из Рашида. Наверное, они и сегодня радуются, что обвели набитого дурака вокруг пальца.

Терзаемый сомнениями и исполненный неуверенности, как и все люди с надломленной судьбой, Нагиб следующим утром прибыл в Каир, где его уже ожидал аль-Хусейн с несколькими лакеями. Аль-Хусейн, как всегда, был одет по-европейски; несмотря на жару, на нем был белый накрахмаленный воротничок и озорная бабочка, что придавало ему нечто щегольское и одновременно смешное. Вел он себя заносчиво, что было свойственно выскочкам, и не произнес ни слова благодарности или признательности.

Это обидело Нагиба, и если до этого момента он еще сомневался, какой линии поведения придерживаться, то теперь взял себя в руки и сделал замечание по поводу опасного заказа. Затем он выказал недовольство относительно оплаты, заметив, что это могло стоить ему головы.

Али ибн аль-Хусейн, не настроенный слушать претензии Нагиба, пропустил слова молодого человека мимо ушей. Его больше беспокоило отсутствие Омара. Он обозвал его ненадежным мальчишкой и даже более того: пригрозил своей плеткой, если Омар не появится до послезавтра.