Первый в списке на похищение - Валерий Поволяев Страница 55

Когда разговор был закончен, он стянул с головы наушники, сложил их, спросил у девушки-оператора, продолжавшей сидеть в кресле с угрюмой улыбкой на губах, хотя по уставу она должна была вскочить с испуганным видом – перед ней находился все-таки генерал, а она была лишь сержантом, и доложить об окончании работы, но Зверев не сделал ей замечания, спросил лишь:

– Разговор, естественно, записали?

– Естественно.

– Пленку перегоните, пожалуйста, на компакт-кассету и – ко мне в кабинет.

– Хорошо.

Зверев не выдержал, наклонился к девушке, собираясь поправить ее: «Не “хорошо” надо говорить, а “есть” или, в крайнем случае, – “слушаюсь”! Все-таки милиция – это вторая армия, а в армии дисциплина – штука, которая будет поважнее горячего первого и сваренной с салом каши» и вообще призвать эту пионерку к почтительности, но вместо этого спросил:

– Как вас зовут? Извините, а то я даже не поинтересовался.

– Что, товарищ генерал, собираетесь пригласить меня на свидание? – хмурые глаза девушки сделались еще более хмурыми, потемнели.

– Нет, не собираюсь, – Зверев удрученно развел руки в стороны. – Стар я для этого. На танцы не хожу, только в баню. – Выпрямился, одернул на себе одежду. – Когда из района вернется майор… э-э-э… в общем, пусть сразу пожалует ко мне.

Придя в кабинет, Зверев привычно покхекхекал в руку, помял пальцами подбородок – делал массу ненужных вещей, прокручивая в мозгу разговор Белозерцева с налетчиком, – потом позвонил по вертушке на Лубянку, Иванову.

– Вениамин Константинович, мы записали еще один разговор нашего друга… кхе-кхе… с нашим недругом.

– Мы тоже.

– Значит, ты в курсе?

– В курсе. Надо посмотреть, кто явится на свидание к «Известиям» и взять этого человека под колпак. Дальше посмотрим что делать – обстановка, как говорится, покажет.

– Знаю я эту вашу обстановку, кхе-кхе, – Зверев не удержался, рассмеялся – смех его был мелким, добродушным. – А в результате – восемь трупов и человек сорок арестантов. Живые сидят, мертвые скучают в морге – очередная операция проведена на «ять».

– Это в тебе, Константиныч, зависть говорит – завидуешь нашему профессионализму.

– Нет, не завидую. От ваших профессионалов остались только рожки да ножки. А если честно, то и ножек уже нет – только рожки. С ушками.

– Все равно завидуешь.

– Ну что, действовать будем вместе?

– Как прикажешь, так и будем действовать. Вместе так вместе.

Дверь в кабинет Зверева открылась, показался дежурный офицер с пленкой в руках, Зверев поманил его пальцем – давай пленку сюда! Продолжая разговаривать, Зверев повертел в пальцах небольшую ладную кассету, потом сунул ее в черную узкую прорезь магнитофона, похожую на чей-то беззубый рот и нажал на клавишу.

– Хочешь послушать, чего тут налетчик наговорил? Мне только что кассету принесли.

– Не надо. Тебе кассету принесли только что, а у меня она пять минут как стоит в магнитофоне.

– Понимаю, понимаю, товарищ генерал-майор, разговор еще не состоялся, а твои орлы его уже записали.

– Во всяком случае, кассета была, когда ты мне еще и звонить не думал.

– Люблю чекистов за проворность, кхе-кхе-кхе, впереди собственных брюк носятся, – из магнитофонного нутра в это время вырвался железный голос налетчика, и Зверев поспешно нажал на клавишу, останавливая пленку. – Ладно, не хочешь, так не хочешь, мое дело – предложить, твое – отказаться.

– Что-то ты, Константиныч, разговорчив больно стал. Стареешь, что ли?

– Старею, – признался Зверев.

Договорившись с Ивановым о взаимодействии, он повесил трубку и, повернувшись вместе с креслом к пульту, поддел пальцем рычажок нужного тумблера.

– Место, откуда шел разговор, засекли?

– Так точно. Место старое, квадрат Жэ.

20 сентября, среда, 16 час. 25 мин.

Как ни странно, разговор с налетчиком подбодрил Белозерцева, он понял, что у этой жуткой истории должен быть счастливый конец, хеппи-энд, во всяком случае, он уже вырисовывается на горизонте; размышляя, выпил еще коньяка, перекрестился, поглядев в пустой угол кабинета. Сколько раз он говорил этой Зое Космодемьянской, чтобы купила икону, освятила ее и повесила в кабинет – все без толку! Хоть кол на голове теши! Он с досадой стукнул костяшками пальцев по столу.

А к иконе надо купить и лампаду – набор должен быть полным. И на клиентов это хорошо подействует: иностранцы любят тех, кто верит в Бога. Выгода двойная: с одной стороны, самому, когда трудно, помолиться можно, с другой – размягчить собственной набожностью ледяное сердце клиента.

«Встреча в восемнадцать ноль-ноль – в шесть часов вечера, выходит… “В шесть часов вечера после войны”. Был когда-то такой фильм. Был да сплыл. Раз встреча состоится, – значит, есть какая-то определенность, значит, Котька жив. Но как он кричал, как кричал!» – Белозерцев не выдержал, расстроенно потряс головой, прошептал:

– Бедный Котька, сын… Ты держись, Коть, ты держись, осталось чуть-чуть, – Белозерцев ударил кулаком о кулак, поймал себя на этом движении – слишком много в нем сегодня агрессивного, перебор, двадцать два… А с другой стороны, как он должен себя вести? Лечь спать, поехать в ресторан и напиться, хохотать от нервного напряжения, устроить в центре Москвы автоматную стрельбу – как?

Любой нормальный человек, который попадет в его положение, будет вести себя так, словно бы он упал в воду, в реку, в ручей с сильным холодным течением, вода несет его, крутит, будто щепку, – неведомо на какую землю, на какой берег вышвырнет. Он не чувствовал собственного веса, того, что он земной, мясной и костяной, обладает тяжестью – нет, щепка он всего-навсего, щепка, вот и несет его… Белозерцев поежился, передернул плечами:

– Холодно!

Хотя было жарко, последние двадцать лет ни разу не было зарегистрирована в сентябре такая высокая температура. Он взялся за бутылку «Варцихе», встряхнул ее – коньяка оставалось совсем немного, на полторы стопки, не больше, но остановил себя, поджал губы – довольно! С хрустом загнал в бутылку пластмассовую пробку, бросил коньяк в ящик.

– Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть, – пропел он хрипло, незнакомо, отметил про себя, что если сейчас его увидит Зоя Космодемьянская, бдительно охраняющая начальническую дверь, то как пить дать решит: дорогой шеф свихнулся, сошел с ума – хрипит чего-то, то ли поет, то ли рыдает, то ли ругается… Хотя слова у этой ругани знакомые. Белозерцев придвинул к себе «панасоник», набрал телефон Виолетты. Попал с первого раза, ему повезло – и телефон занят не был, и Вика находилась дома.

– Вика – произнес он жалобно, тихо и неожиданно для самого себя замолчал – он не мог говорить: к вискам, к горлу, к глазам прихлынуло тепло, дыхание сдавило.