Мертвый остров - Николай Свечин Страница 55

– Это ж западное побережье! Как они туда попали, если бежали с восточного? Ты мне не врешь, случаем?

– Беглых, ваше высокоблагородие, японские рыбаки высадили вот тута, в устье речки Аянки. Те по дороге дошли до Сиянцев… виноват, до селения Галкино-Врасское. А дальше через Малое Такоэ пробрались в верховья Лютоги. Там уж рукой подать.

– Выходит, каторжники сто пятьдесят верст топали по главной дороге, а сюда никто о том не сообщил?

Фунтиков захлопал бараньими глазами.

– Так… кому сообщать-то? Они велели помалкивать. Знамо дело… Там одни «иваны», они голову отрежут.

– А ты чего же не боишься?

– Боюсь, ваше высокоблагородие. Как не страшиться? Однако делаю умственный вывод, что вам интересно знать про каторжных.

– И?

– И я, значит, могу быть вам полезный. Про секретное выведывать. А нужного человечка берегут-с.

Лыков задумался. Бывший околоточный просился в осведомители. Иметь с ним дела не хотелось. Но кто видел порядочных осведомителей? В Нижнем Новгороде был один, Федор Ерусалимский, так его убили… Других Алексей не встречал.

– Ладно. Я съезжу в Мауку и проверю. Если твои сведения подтвердятся, что ты хочешь за это?

– Мне бы на поселение выйти…

– Решим. Скажи, а где мне их там искать? И вообще, чего варнаки в этой Мауке делают? Почему японцы их сразу на острова не вывезли?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие, почему не вывезли. Надо быть, боялись, что перехватят. А на капустном промысле прятаться удобно. Семь сотен рабочих, и кого только нет! Сами-то промыслы купца Семенова, но он там не бывает, а держит заместо себя управляющего. Фамилия его Демби. Английский подданный! Имеет дом в Нагасаки и часто туда наведывается. И флотилия на промыслах у него своя: возит сушеную водоросль в Китай. И бухта есть в Мауке. Очень удобно беглым уплыть!

Лыков загорелся. Все выглядело логично. Про шотландца Демби он уже слышал как про хорошего управляющего. Но дом в Нагасаки! Опять этот город, где все началось. Концы сходятся. Надо ехать!

Сыщик отпустил Фунтикова и вызвал Голунова.

– Калина Аггеевич, я уезжаю в Мауку. Вернусь дня через три. Останешься здесь за Шелькингом присматривать. А то Фельдман его боится. Вдруг выйдет из запоя и опять всю каторгу на «кобыле» разложит…

– В Мауку? – удивился комендант. – Пошто?

– Хочу посмотреть, как морскую капусту делают. Ну и вообще… мой округ, надо проинспектировать. А то они там, черти, начальства давно не видели, разболтались…

– А почему без меня? Нет, давай вместе инспектировать!

– Тебе нельзя.

Голунов сел напротив Алексея, посмотрел проницательными глазами.

– Так. Начнем сначала. Что тебе этот гнус рассказал?

– Какой гнус?

– Сам знаешь какой. Фунтиков, черная душа. Ну?

– А, этот… Нет, он про тюрьму звонил, всякую ерунду. Хочет быстрее на поселение выйти.

– А Маука?

– Туда я давно собираюсь. В Мауке непорядок с пошлинами, Кононович велел разобраться, да все руки не доходили.

– Значит, я еду с тобой?

– Нет.

– Тогда ты мне врешь, Алексей Николаевич.

– А ты мне всегда правду говоришь?

Двое мужчин смотрели друг другу в глаза, словно пытались залезть в душу. Комендант отвернулся первый.

– Ну как знаешь… Сколько охраны берешь?

– Обоих казаков.

– Мало!

– Я же не на войну еду, а морскую капусту инспектировать.

– Мало. Поверь мне.

– Ты скажи, что случилось, может, я и передумаю.

– Ничего не случилось.

– Ну тогда помалкивай! – рассердился Лыков.

– Я помалкиваю. И о том, что Фунтиков – твой лягач [55], тоже каторге не скажу. Только помни: человек он лживый. Налючил свечу, а ты и поверил…

– Ты к чему это говоришь?

– К тому, что ты на Сахалине человек новый. Лето! Самое время к генералу Кукушкину на посылки [56]. В тайге сейчас полно беглых. Крученый где-то прячется, Васька Салов… Мордовкин… Люди все серьезные!

– Ты лишь это имел в виду?

– Да.

– Учту.

После Голунова Лыков вызвал Фельдмана и Пагануцци. Сказал им следующее:

– Я уезжаю в Мауку. Меня не будет несколько дней. В мое отсутствие обязанности начальника округа будет исполнять Степан Алексеевич.

Фельдман сперва расправил плечи, однако потом решил поканючить:

– Но ведь я только коллежский регистратор!

– Я уже ходатайствовал перед генералом о присвоении вам к Рождеству следующего классного чина.

– Так это когда еще…

– Вы, Степан Алексеевич, крупные дела откладывайте, а мелкие решайте. Не мне учить вас бюрократии.

– А Фома Каликстович?

– Он лишился моего доверия. Я пока не решил, что с ним делать, но служить под моей командой Ялозо не будет.

Потом Лыков обратился к доктору:

– Владимир Сальваторович! В мое отсутствие ваши мнимые больные захотят перевестись в лазарет. Вы понимаете, о ком я говорю…

Пагануцци, как всегда неумытый, молча кивнул.

– Вот вам официальная бумага. В ней я запрещаю помещать в лазарет Козначеева, Мурзина и Шельменкина. Помирать будут, но пользовать их в казарме! Понятно?

– Так точно! – по-военному ответил доктор и облегченно вздохнул. Ясно было, что эта бумага станет для него охранной грамотой от «иванов».

– Степан Алексеевич! Поручаю вам особый надзор за исполнением медицинской частью этого моего распоряжения.

– Слушаюсь!

Чиновники ушли, а Лыков перехватил Буффаленка.

– Меня не будет несколько дней. Чтобы «иваны» в это время не сбежали, я запретил переводить их в лазарет. А они должны сейчас собираться к Кукушкину.

– Что делать мне?

– Понаблюдай за Царем. С кем общается, получает ли какие письма. Нет ли видимых признаков подготовки к побегу.

– Но для этого я должен быть в кандальной! Не отсюда же наблюдать!

– Ты сейчас туда отправишься. Я уже все придумал.

Через полчаса лыковская дворня собралась в передней. Хмурый начальник объявил:

– Мне стала известна одна проделка. Лакей Гезе дал деньги в рост ссыльнокаторжному Наместникову. А когда тот задержал отдачу долга, нажаловался на него смотрителю. Господин майор, видимо из желания мне услужить, воспринял жалобу моего лакея как приказ. И выдрал указанного Наместникова.