Волчья сотня - Наталья Александрова Страница 55

– Однако вы не устраиваете из этогопредставления, – не утерпел Борис.

– Я – командир и могу поручить такое отвратительноедело другим, – вздохнул Мальцев.

– Осоргин и остальные делают это совершеннодобровольно.

– Человек – великая тайна, но и большая сволочь, –философски изрек ротмистр и отвернулся.

– Ваше благородие, пока вы тут канителитесь, всехприличных коней разберут! – окликнул Бориса Саенко.

Так оно и вышло. Когда Борис притащился к лошадям, там ужеоставались только последние клячи. Саенко, охая и причитая, рассматривал их ибезнадежно качал головой.

– Уж не знаю, как вы ездить будете на этом старье.Выбирать-то не из чего, – вздыхал он.

Пришел солдат, привел заморенную лошадь с опавшими боками,снял уздечку, плюнул и ушел.

– Забирайте этого! Я себе у махновца нормальную кобылкунашел.

Это был очень худой жеребец непонятного цвета с длиннымигривой и хвостом, про которые только при очень внимательном осмотре можно былосказать, что они светлые. Бока были покрыты паршой, глаза мутные. Саенкоосторожно подошел к жеребцу.

– С виду породистый, да только больной. – Онпогладил жеребца по холке. – Ваше благородие, так это ж Ахилл!

– Да ты что, Саенко? – Борис никак не мог узнать взаморенной кляче игреневого красавца Ахилла.

– Он самый, полковника Азарова жеребец! Ах ты Господи,что же с ним сделалось-то!

Борис погладил жеребца по морде. Тот не сделал попыткиотстраниться.

– Ноги целы, – деловито приговаривалСаенко, – холка тоже не набита. Похоже, что просто оголодал коник, а этотпаразит его не кормил да не чистил…

– А где же масть-то его замечательная? – удивлялсяБорис.

Раньше жеребец был игреневый, то есть темно-рыжий сосветлыми гривой и хвостом. Теперь же шерсть была бурой от грязи.

– Тут вот что вышло, – приговаривал Саенкооткуда-то снизу, – он переживал очень после смерти Азарова, естьотказывался. Конь нежный, породистый – кубанской строевой породы, между прочим.К нему бы с лаской, а этот, – Саенко кивнул в сторону ушедшегосолдата, – небось нагайкой норовил. Ахилл – жеребец самолюбивый, естьотказывался, а тому и наплевать, да еще кормил небось пустой соломой, сволочь…Ох, накостыляю я ему, как разыщу!

Саенко выпросил у хозяина котел и поставил его на огонь водворе.

– Перво-наперво мы его вымоем да выскребем как следует,а уж потом накормим.

– Ты вот что, Саенко, – Борис решительно взялся заскребок, – я сам хочу за ним ухаживать. Теперь у нас так будет: кто налошади ездит, тот ее и кормит-поит.

– Это правильно, ваше благородие, – оживилсяСаенко, – лошадь она завсегда чувствует, кто хозяин. Ты к ней с лаской дазаботой – она тебе сторицей отплатит, жизнь в бою спасет. А теперь слушай, чтоделать нужно.

Горячую лошадь после похода нужно поводить медленно, чтобыона остыла, поставить в конюшню и дать сена. Два часа после похода ее сперванапоить надо, а потом уж кормить овсом или ячменем. Кормить сперва нельзя, потомукак зерно разбухнет и разорвет желудок – уж так лошадь устроена. Сена ему навсю ночь положить надо. – Приговаривая так, Саенко усердно работалскребницей.

Ахилл тихонько переступал с ноги на ногу, один раз даже тихозаржал.

– Видишь, нравится ему, ишь как оживился. Ничего,голубчик, ты у нас скоро еще краше станешь! – посулил Саенко и ушел заводой.

– Что, Ахилл, жалко хозяина? – спросил Борис иприжался щекой к теплой морде. – Мне, брат, тоже его жалко. Хорошийчеловек был полковник Азаров, и смерть у него была хорошая, в бою.

Расчесывая спутанную светлую гриву, Борис думал, чтополковник Азаров погиб, как настоящий мужчина и офицер. И не было никакихдушещипательных сцен, когда полковник, умирая, просит слабым голосом передатьдалекой любимой женщине платок либо еще какой-то пустяк. С некоторымзлорадством Борис подумал, что полковник даже и не вспомнил в походе о своейобожаемой Софи. «Делу – время, потехе – час», – одобрил Борис.

Дальше мысли его обратились к тому самому делу, за которым ипослал его в рейд полковник Горецкий, – обнаружить предателя средичетверых офицеров. За всеми последними событиями Борис о главном своем делекак-то подзабыл. Вопрос этот никак не прояснился, за исключением того, чтопосле смерти полковника Азарова осталось трое подозреваемых вместо четырех.

«Эдак они все перемрут, а который останется, тот предатель иесть», – невесело подумал Борис, а затем решил, что судьба опять дала емушанс – ведь он встретил в отряде двоих подозреваемых – Мальцева и Осоргина.Конечно, заманчиво было бы думать, что предателем является Осоргин – уж оченьбольшую неприязнь вызывал он у Бориса, но доказательств у него не было никаких.Наоборот, логика подсказывала, что не стали бы вербовать в разведчики такуюнеобузданную личность. Борис видел его в бою. Осоргин действительно храбр добезрассудства и как боец один стоит пятерых. А что касается его упорногожелания каждый раз самому расправляться с пленными, то здесь Борис видел нечтоненормальное, какие-то психические отклонения. Любой врач, без сомнения, дал быхарактеристику Осоргину как психически неуравновешенному, склонному к убийствутипу. Нет, будь Борис на месте тех, кто в свое время вербовал предателя, ни зачто не стал бы доверяться такому человеку, как поручик Осоргин. С этой точкизрения больше подходит ротмистр Мальцев – всегда спокоен, со всеми у негоровные отношения, головы не потеряет, вроде бы и смотрит добродушно, а на самомделе жесткий, решительный… А в общем, черт их всех разберет, нет, слишкомсложно такое поручение для Бориса!

Допрос продолжался второй час.

– Ну, Охрим, – с деланной мягкостью проговорилполковник Горецкий, внимательно вглядываясь в рябое лицо арестованного, –твоя судьба в твоих руках. Если ты будешь честен со мной, расскажешь все, чтотебе известно, – останешься жив, а может быть, даже выйдешь на свободу, аесли будешь и дальше ваньку валять…

– Мы люди маленькие! – захныкал верзила. –Знать ничего не знаем, ведать не ведаем! Это все господа, ихние дела, а я что,я что прикажут, то и делаю…

– Ох, не верю, друг любезный, не верю, –усмехнулся Аркадий Петрович, внимательно следя за мимикой и жестамиОхрима, – ты ведь знаешь, мне часто приходится людей допрашивать, и чтоинтересно, люди мне часто врут. Так вот я научился определять, когда они врут,а когда говорят правду.

– Ничего я этого не понимаю. – Охрим смотрел прямов глаза Горецкому, хлопая ресницами и делая совершенно честные глаза.

– Зря стараешься, любезный. Мы арестовали кондитераЛозового – этот милейший человек имел неосторожность заявиться на квартиру Кулябко,не обратив внимания на знак в окошке. Что с него взять – кондитер… Так вот этотгосподин скоро заговорит, кондитер, одно слово, ему много не надо. А когда онзаговорит – ты будешь мне совершенно неинтересен… Сам понимаешь, что тебя ждет.Опять-таки ты ведь мужичок неглупый, ты понимаешь – когда заговорит Лозовой, онтебя представит в самом мрачном свете… Извини, любезный, я слишком мудрено длятебе говорю… Короче, будет на тебя всех собак вешать… А сейчас ты можешь нанего наговорить… Кто первый запоет, тому больше веры.