Проходные дворы - Эдуард Хруцкий Страница 54

Группа МЧК по борьбе с уголовной преступностью, возглавляемая Мартыновым, проверив жалобу Николаева, довела до сведения начальника МЧК Манцева, что Васильев, позоря высокое звание большевика, пьет, устраивает оргии и берет взятки у обывателей.

Тогда с этим злом боролись оперативно, и красивую жизнь номенклатурного работника оборвала пуля в 1918 году. Не правда ли, странное совпадение?

В 1959 году я работал в пресс-центре первого Московского международного кинофестиваля.

Вся элитная киножизнь проходила в гостинице «Москва». Столичных тусовщиков особенно привлекал пресс-бар, дислоцированный в ресторане на седьмом этаже. Вполне естественно, что не было отбоя от желающих попасть в этот оазис красивой жизни.

В администрации фестиваля оказалось много друзей, и они всегда помогали мне с пропусками для знакомых.

Однажды мой товарищ привел своих друзей. Мы весело провели время, затем поехали на Сретенку, в дом наших гостей — Коли и Жанны. И там я вновь увидел золотой самовар, совершенно случайно, когда изрядно принявший на грудь хозяин пригласил меня в другую комнату похвастаться необычайной красоты старинными часами «Нортон». А потом я узнал, что Коля был крупнейшим московским цеховиком.

Больше мы не виделись: Коля загремел «за хищение в особо крупных размерах». За год до этого он развелся с женой, разменял квартиру, продал дачу. Тогда так поступали, чтобы избежать конфискации, которая неумолимо шла за осуждением.

Но Колю не отправили в «солнечную» Коми — его расстреляли. Так уж сложилась его жизнь на конец эпохи Хрущева. Отмечено это время не только борьбой с абстракционизмом, но и серией высшей меры наказания. Причем стреляли не бандитов типа Рогожина или Асланова, а именно хозяйственников. И что любопытно: судили их в закрытых заседаниях, словно шпионов. Видимо, уже в те годы кто-то крепко боялся, что всплывут данные о взятках и дорогих подношениях тогдашней номенклатуре.

Получилось так, что все владельцы золотого самовара закончили свою жизнь трагически. Я уже говорил о странной цепочке совпадений. Некоторое время назад я семь дней прожил в элегантном курортном городке Хихон в Испании. Там проходила так называемая «черная неделя», а если проще — международная неделя детектива. Это был веселый карнавал, весь город словно стал огромной ареной детективного действа.

Ранним утром последнего дня я вышел из отеля и решил пройтись по пустому городу. Со знакомой улицы Корриды, улицы самых дорогих магазинов, я свернул в маленький кривой переулок, где теснились ювелирные и антикварные лавки. Я равнодушно скользнул взглядом по россыпи колец за стеклом, полюбовался моделью старинного парусника и… За стеклом стоял мой старый знакомец — золотой самовар. Да, это был именно он! Я не мог ошибиться. Тот же серебряный орел с отломанной короной.

А не так давно мне надо было найти милый и недорогой подарок, и я пошел к Павлику Коту, который теперь уже стал Павлом Ефимовичем и больше не торгует в пивных камушками, а имеет в самом центре солидное ювелирное дело.

Он повел меня к своим реставраторам, и у одного я увидел знакомый золотой самовар.

— Как он к тебе попал? — спросил я Павлика.

— Один богатенький прикупил его в Испании и отдал мне на реставрацию: орла короновать нужно.

— Ты не можешь мне сказать, кто владелец?

— При всей старой дружбе — не могу. Тайна вкладов, брат. Имя уж больно известное.

Будем надеяться, что новый владелец самовара прочтет эту историю и постарается кому-нибудь втюхать золотое чудо, приносящее несчастье. Кстати, Павлик объяснил мне, что накладной орел сделан не из серебра, а из платины.

А началом этой странной истории стала фотография, увиденная в «Яме» у странного человека, как потом выяснилось, хорошо знавшего не только Меркулова, но и братьев Кобуловых, Гоглидзе и Влодзимирского.

Кто он был, постоянный посетитель пивного подвала: агент, чекист-расстрига или чей-то сын? Мне так и не удалось узнать. Время унесло его вместе со многими другими пившими, игравшими, спорившими в этом подвале… До чего же оно беспощадно…

Но когда становится скверно и муторно и кажется, что все не удалось и жизнь сложилась как-то не так, мне хочется попасть не в Дом кино, не в Дом журналиста. Мне хочется сбежать вниз по двенадцати ступенькам, зайти в зал, прокуренный и пропахший плохим пивом, сесть за стол и ощутить прикосновение добрых рук, услышать милые сердцу голоса и почувствовать покой и легкость.

Жаль, что этого не будет никогда.