Непристойный танец - Александр Бушков Страница 54

Не зря говорится, что утро вечера мудренее. Проснувшисьутром, он спокойно побрился, мирно позавтракал вместе с Надей – ихпродовольствованием занялась приходящая прислуга, нанятая, как выяснилось, темже заботливым и предусмотрительным дядюшкой (и наверняка представления неимевшая о потаенной стороне жизни своих новых хозяев). Ничто не изменилось, онпо-прежнему верил, что угадал все правильно, но в душе не было теперь ночнойрастерянности, едва ли не переходившей в безнадежность. При солнечном свете всеопасности стали не то чтобы ничтожнее – просто он теперь преисполнился холоднойволи к победе, напомнив себе: что ж, два раза не умирать…

И, отправившись за своими вещами в пансионат, не сталторопиться. Зашел сначала в квартирку старшего дворника – того самогокраснорожего усача, что столь грубо обошелся с бедолагой Вадецким.

Сейчас усач, ясное дело, был сама почтительность – как же,перед ним стоял господин полноправный жилец, существо высшее…

– Я, собственно, вот по какому делу к вам,любезный… – протянул Сабинин с аристократической развальцой. – Терабочие, что производили ремонт у меня в квартире… Где их отыскать? Это, право,форменное свинство – кусок обоев так и болтается неприклеенным, в ванной отбитыдве кафельных плитки… Супруга мне устроила сцену, как будто это я виноват…

Краснорожий усач развел руки:

– Майн герр, вам проще обратиться к вашему дядюшке….Именно этот господин рабочих и нанимал, кому же лучше знать. Поверьте, я кремонту не имел никакого отношения. Если бы ко мне обратились сразу, я,ручаюсь, порекомендовал бы вам отличнейших мастеров – за крохотный комиссионныйпроцент, понятно, но всем надо как-то жить… Я прямо намекал вашему дядюшке, ноон желал непременно своих мастеров… Не станешь же спорить с почтеннымгосподином?

– Ну, извините, я не знал… – сказал Сабинин ссокрушенным видом, коснулся шляпы и вышел.

Вскоре он беззаботной походочкой входил в пансионат. Услышавголоса в небольшой гостиной, свернул туда. Должно быть, Козлов объявил выходной– сразу четверо его соучеников устроились за столиком в углу и вроде быбезобидно попивали чаек, однако Сабинин, как человек русский, мгновеннозаподозрил неладное по некоторой красноте их лиц и оживленности речей идвижений. Чайком если и подкрашивали, то исключительно для отвода глаз, а подстолом таилась она, родимая, украдкой извлекавшаяся на краткое время,необходимое для наполнения стаканов.

Сабинин подошел и дружески поприветствовал всех. Ему охотноответили и пригласили за стол – если не считать Петруся (и сейчас таращившегосяна него без всякой приязни), отношения с остальными складывались в принципенормально.

– Чайку изопьешь, Николай?

Сабинин откровенно, шумно принюхался и сказал:

– Чего ж его под соленый огурчик-то не испить…

Ему тут же налили на четверть стакана и ловко подкрасиличайком. Он выпил половину, закурил, стряхивая пепел в чайное блюдечко. Петрусьпродолжал прерванный его появлением рассказ:

– Ну и вот, стало быть, убирать этого черносотенногоаспида выпало нам. До того он всем надоел монархическим образом мыслей истатейками в газетах, что спасения не стало. Народ у нас в массе своей дурной,может, таких вот соловьев сглупа наслушавшись, свернуть не туда… Ладно, пошли –мы с Бесом и Сережка-Пузо. Любил парнишка в пузо стрелять, так, в общем,надежнее, в голову промазнуть можно, через грудь может и навылет пройти, аежели в пузо – тут очень даже свободно кишки загнить могут, так что получитсяубойно в любом случае. Вот его Пузом и прозвали… Ладно, ввалились. Прислуге сходу предъявили ствол, заперли в ванной, так что получился полный порядок. Асокола нашего дома-то и нету. Никого нету, кроме доченьки. Гимназистка шестогокласса, фу-ты ну-ты… И при всех женских статях, грудяшки блузку рвут, саматакая… – Он волнообразно прочертил ладонями в воздухе. – Ждем.Набрали из буфета аспидова коньячка, приятно посасываем, в уголке эта дуреха отстраха попискивает… И тут родилась у нас дельная идея, братцы, – не все жодним буржуям целячок ломать таким вот кысынькам. Ну, объяснили мы ей, что кчему, легонечко вразумили путем ласкового тыканья дулом в нежную шейку. Длякуражу влили в нее стаканчик папашкиного коньячку – поплыла малость, порозовела.Ну, юбчонку сняли, блузочку распахнули, положили на кроватку, лежит нашацаревна-лебедь во всей неприкрытой красе, только глазки закатила. Поласкал яее, засосов от всей души на грудках понаставил, заправляю от души блудень посамый корешок, ну, думаю, сейчас начнутся вопли со слезами… ан нет! Никакойтакой девственности там уж и в помине нету, очень даже разработано все. Менясначала жуткая обида взяла, давненько мечтал отпробовать буржуйской невинности,да что поделаешь. Ладно, думаю, уж я тебя в таком случае оттопчу по полной. Какпошел валять… Чуток полежала – подмахивать начала…

– Брешешь.

– И ничего подобного!

– Да брешет, конечно, – громко сказал Сабинин, вдуше благодаря судьбу, предоставившую столь великолепный шанс.

– Это кто брешет? – недобро уставился на негоПетрусь. – За язычком следите, господин барин…

– И не подумаю, – сказал Сабинин. – Общейкартине я, конечно, верю – под дулом что ж ножки не раздвинуть? Тебе,поди, иначе и не давали, озабоченному… Но чтоб при этом тебе еще и подмахивали– это уж, извини, сказки бабушки Настасьи в твердом переплете, рубль тридцать спересылкою…

– Заткнись, франтик, – зло посоветовалПетрусь. – Ушибу…

– Ушиб комар слониху яйцами, до утра от боли ныла…

– Эй, эй! – пытался их удержать рассудительный и степенныймалоросс Федор. – Сдурели оба?

Не помогло – Петрусь первым вылез из-за стола, уронивстакан. И Сабинин, разумеется, не отступил, вскочил, изготовившись.

Первый удар он отбил без труда, потом пошло труднее –уральский детинушка был кем-то неплохо выучен японской борьбе джиу-джитсу,каковую и попытался на Сабинине испытать. Но и Сабинин воспитывался не в именииграфа Толстого, где только и учили трепетной любви к ближнему…