Демон воздуха - Саймон Ливек Страница 53

— Ты так и не узнал, кто сыграл с тобою эту злую шутку?

Я взглянул на Лилию сквозь слезы. Проморгавшись, я с удивлением заметил, что ее глаза тоже блестят.

— Нет. Я не представляю, кто и как это сделал. Я даже не знаю, человеческих ли это рук было дело. Тогда мне показалось, что этого хотел бог, вот почему я не стал противиться.

Это и впрямь походило на проделки Тескатлипоки, который, как считалось, питал особый интерес к рабам. Вероятно, он и предпочел таким изощренным способом изменить ход событий, в результате которых я стал одним из его подопечных. Но боги всегда выбирают своим орудием людей, поэтому в глубине души я понимал, что выходка, так изменившая мою судьбу, была делом человеческих рук.

Уснуть мне никак не удавалось. Я ворочался на своей циновке, терзаемый болью ран и роившимися в голове вопросами.

Что же на самом деле случилось в тот день, когда меня изгнали из Дома Жрецов? Я всегда воспринимал это событие как знак судьбы, ниспосланный богами. Сегодняшний разговор разворошил давно похороненные в душе воспоминания, заставив меня взглянуть на них по-другому.

А кем и впрямь был человек, имевший основания ненавидеть меня?

Я представлял себе чье-то вымазанное сажей лицо с длинными перепачканными жертвенной кровью волосами — абстрактное размывчатое лицо жреца. Только белевшие на черной коже глаза помогли бы мне как-то распознать это лицо, но меня смутил другой образ — он маячил позади первого и был не так отчетлив и почему-то бледен — возможно, благодаря слою желтой охры.

Я сел на постели — как будто так мне легче было сравнить эти лица.

— Я знаю, кто ты! — пробормотал я.

Какой-то шум во дворе прогнал мои видения, и я, несмотря на боль и скованность во всем теле, пополз к двери.

Луна и звезды пробивались сквозь туманную дымку; мое собственное дыхание облачком заклубилось перед моим носом, когда я выглянул в темноту. Я зябко кутался в одеяло. Утром, наверное, и вовсе подморозит.

Тихий звук во дворе повторился. Я прислушался и понял — это легкий шорох юбки.

Стройная фигура выскользнула из тени, пересекла бледное пятно лунного света и вновь исчезла в темноте.

Немногие из ацтеков отважатся выйти ночью на улицу в одиночку. Ведь встретить в ночи почти любое существо — сову, хорька, койота, скунса — все равно что узнать в лицо свою смерть. А хуже всего чудовища, чьи образы мы испокон века сами рождали в своих головах. Немногие из нас согласились бы по доброй воле отправиться блуждать по улицам, где разгуливают, издавая глухие стоны, безголовые и безногие тела и скелеты.

Сам-то я, правда, будучи жрецом, обходил с дозором холмы вокруг озера, имея при себе факел, кадило, раковину-трубу и огромные охапки пихтовых веток для жертвенного костра. В мою задачу как раз и входило отпугивание таких чудовищ, с тем чтобы граждане нашего города могли спокойно спать на своих тростниковых циновках. Поэтому еще с тех времен ночь не пугала меня.

Сбросив одеяло и стиснув покрепче зубы, я осторожно последовал за женщиной через двор. Вскоре рядом с комнатой, где она скрылась, я заметил слабый свет. Помещением этим оказалась кухня, где находился очаг.

Я шагнул к двери.

Очаг был гораздо больше тех, на которых обычно готовят пищу, так как предназначался еще и для поклонения Уэуэтеотлю, древнему богу огня, и покровителю торгового люда Якатекутли. Тугой узелок с походным скарбом, притороченный к дорожному посоху, стоял у стены перед самым очагом. Женщина сидела перед ним, низко опустив голову, так что лица ее я не видел, и только громадные тени плясали на стене у нее за спиной.

Вдруг в руке ее блеснул узкий обсидиановый клинок, который она поднесла к уху и надрезала себе мочку. Кровь потекла по клинку. Левой рукой Лилия поднесла к уху маленькую глиняную миску. Собрав в нее кровь, она перевернула ее над огнем и потрясла, выливая все до последней капли. Потом она приложила к раненому уху узкую ленту из белой бумаги, хорошенько промокнула рану и встала на ноги.

Я знал, что она собирается сделать. Она принесла свою кровь в жертву богу огня и теперь собиралась совершить то же самое для другого бога, покровителя торговцев.

Подношения Якатекутли не сжигались, и Лилия не собиралась бросать бумажку со своей кровью в огонь. Она подошла к дорожному узелку и обмотала бумажку вокруг него.

Потом она принялась разговаривать со своим богом, земным олицетворением которого являлся такой вот дорожный узелок, имевшийся в доме каждого торговца. Посох с этим узелком путник всякий раз втыкал рядом с собой во время привалов и, просыпаясь, вспоминал о своем боге, дававшем ему веру и утешение в дальних краях. На этот посох он опирался, странствуя вдали от родимых мест по пустыням, лесам, болотам и землям, кишащим свирепыми злобными дикарями. А если в пути его настигала смерть, то узелок с посохом сжигался вместе с телом хозяина на вершине высокого холма.

Лилия бормотала очень тихо, но я все же многое сумел расслышать, прежде чем осторожно удалиться.

На меня произвели впечатление даже не слова, мало напоминавшие обычную молитву, а глухие горестные стоны, то и дело вырывавшиеся из груди женщины, когда она твердила:

— Только мальчика!.. Спаси и сохрани его!..

Эти стоны, подумал я тогда, больше всяких слов должны были тронуть справедливого Повелителя Путников.