Моя малышка - Мэри Кубика Страница 52

Невольно кошусь на ящик, где среди всяких мелочей – свечей для именинного торта, спичек, неработающих фонариков – лежит швейцарский армейский нож. Я ведь толком ничего не знаю об Уиллоу – кто она такая, почему жила на улице?

Уиллоу не спрашивает, зачем я взяла ребенка. Просто стоит и смотрит на меня. Потом молча забирает девочку. Вот так, легко и просто. Растерянно застываю. Дыхание перехватывает. Помогаю Уиллоу дать Руби жидкий антибиотик, потом она, к моему ужасу, разворачивается и идет прочь. Уносит ребенка, которого я только что держала на руках и кормила. Без Руби чувствую себя обделенной, потерянной. Наблюдаю, как Уиллоу, скрестив ноги, устраивается на диване и кладет девочку на колени, заворачивая ее в розовое шерстяное одеяльце, точно гусеничку в кокон.

У меня же в руке остается только пустая бутылочка. Едва сдерживаю слезы. Отчаянно хочется снова прижать к себе Руби. Снова думаю о своем аборте, о маленькой Джулиэт. На сердце становится невыносимо тяжело. Разрываюсь между тоской по Руби и тоской по Джулиэт, моей Джулиэт, которую после операции выбросили, точно отходы.

Сколько стояла на пороге между кухней и гостиной, не знаю. Мне не хватало воздуха, губы и пальцы рук и ног покалывало. Вцепилась в гранитную столешницу так крепко, что побелели костяшки. Боялась потерять сознание или забиться в припадке. Представила, как корчусь на паркетном полу кухни, а Уиллоу с Зои и дела до меня нет. Одна смотрит «Улицу Сезам», вторая – свой дурацкий ситком. Представив эту картину, начинаю злиться на обеих черствых, равнодушных девиц – пусть даже никакого припадка у меня на самом деле не случилось.

Теперь стою в ванной. Зои лежит под одеялом и смотрит по телевизору свою ерунду. Уиллоу приближается к двери ванной и смущенно замирает. Смотрит, как вешаю драгоценную золотую цепочку с папиным обручальным кольцом на крючок в виде резной птички, выкрашенной красной краской с эффектом состаренной поверхности. И повторяет:

– Спокойной ночи.

Не глядя на нее, бормочу то же самое в ответ. Когда Уиллоу выходит, глубоко вздыхаю. Надеваю атласную ночную рубашку и, закрыв дверь ванной, ложусь в кровать рядом с Зои. Швейцарский армейский нож надежно спрятан под подушкой.

Всю ночь не могу уснуть. Ворочаюсь, стараясь не разбудить Зои. Дочка спит на самом краю, повернувшись ко мне спиной, чтобы случайно меня не коснуться. А ведь раньше Зои сама просилась в постель ко мне и Крису и спала сладким сном между мамой и папой. Теперь же отодвинулась так далеко, что вот-вот свалится с кровати.

Когда наконец удается заснуть, мне снятся младенцы. Младенцы и кровь. Это не те счастливые сны про ангелочков, которые я видела раньше. Нет, это кошмары про окровавленных малышей, умерших малышей, пустые колыбельки. Бегаю из комнаты в комнату в ночной рубашке, ищу маленькую Джулиэт, но не могу найти. Потом принимаюсь осматривать квартиру по второму разу, будто могла ее не заметить. Заглядываю во все места, где любят прятаться кошки. В шкаф, в кладовку, под кровать. Джулиэт нигде нет.

Вдруг опускаю взгляд на атласную ночную рубашку и вижу, что вся она залита кровью, будто булка кетчупом. Смотрю в зеркало. Кровь везде – на рубашке, на руках, даже на волосах, ставших красными. К тому же замечаю, что сразу постарела на десять лет. Просыпаюсь вся в поту.

Уверена, что разбудил меня плач ребенка. Встаю с кровати и на цыпочках крадусь к двери. Электронные часы показывают 2:17. В коридоре темно, только на кухне светятся светящиеся индикаторы духовки. Прижимаю ухо к двери кабинета. Ни звука. Там тихо. Руби не плакала. И все же проверить не помешает – я ведь точно слышала плач. Берусь за никелевую ручку и поворачиваю. Заперто. Пробую еще раз. Сердце начинает биться быстро-быстро. Волнуюсь – вдруг у них там что-то случилось? В голове проносится одна пугающая мысль за другой. Что, если Уиллоу перевернулась во сне и придавила малышку? Или какой-нибудь похититель детей влез по пожарной лестнице, схватил Руби и сбежал? Я должна попасть в кабинет и убедиться, что с малышкой все хорошо. Можно постучать в дверь и разбудить Уиллоу. Она впустит меня, и я проверю, надежно ли заперты окна и как там девочка. Скажу, что беспокоюсь за малышку, – я слышала, как она заплакала. Если Руби действительно плакала, моя тревога оправданна. Но если нет… Если нет, обе – и Уиллоу, и Зои – решат, что у меня с головой не в порядке.

Спешу по коридору на кухню. Замок на двери кабинета совсем простой, открыть его можно любым острым предметом. Скрепка вполне сгодится. Возвращаюсь и, повозившись с импровизированным ключом, поворачиваю его по часовой стрелке. Готово! Дверь открыта. Осторожно нажимаю на ручку, стараясь не разбудить Уиллоу. Раздается тихий скрип. Заглядываю внутрь и вижу, что девушка спит в той же позе, что и вчера – повернувшись к ребенку спиной, закрыв ухо подушкой. Девочка крепко спит. Дыхание ее медленное и размеренное. Руби сбросила с себя зеленый шенилевый плед. Смотрю, как поднимается и опускается маленькая грудка. Мои тревоги и ночные кошмары оказались безосновательны – Руби жива и здорова. Малышка видит десятый сон. Хочу взять ее на руки и сесть с ней в кресло-качалку в гостиной. Прижимать девочку к себе, пока не начнет светать, и на городских улицах не появятся первые автобусы и такси. Хочу любоваться рассветом с Руби на руках – смотреть, как взойдет солнце, как темное апрельское небо окрасится в золотисто-розоватые оттенки. Тут в голову начинают закрадываться другие мысли. Что, если взять Руби и сбежать с ней в такое место, где Уиллоу не сможет нас найти?

Не свожу с Руби глаз. Стою, вжавшись в стену, будто тень, отбрасываемая пробивающимся между темно-серыми занавесками в черноту комнаты лунным светом. Мне эти шторы в складочку никогда не нравились – ткань вечно кажется мятой, морщинистой. Продолжаю стоять на одном месте, неподвижная, точно пытаюсь изобразить один из знаменитых силуэтов – Джейн Остин или Бетховена. Или девиц с картинок, которыми украшают кабины дальнобойщики: фигура – «песочные часы», огромная грудь…

Опираюсь руками о стену. Даже дышать боюсь. Вдруг Уиллоу проснется? От того, что задерживаю дыхание, голова начинает кружиться. В этой комнате тоже есть часы. Кажется, цифры сменяются с «2:21» на «4:18» мгновенно. Встаю возле дивана, одолеваемая желанием сделать хоть что-нибудь – прикрыть девочку пледом или переложить подальше от Уиллоу, чтобы не беспокоиться, что она задавит малышку Руби. А больше всего хочется поднять ее и унести отсюда.

Но нет, нельзя. Уиллоу сразу поймет, что происходит. И уйдет.