Даже ведьмы умеют плакать - Анна и Сергей Литвиновы Страница 52

Ровно через шестьдесят две минуты, как и положено по расписанию, бесшумный вагон перенес меня в центр Вены. По Рингу катили свежеумытые автомобили, через дорогу возвышалось здание знаменитой Оперы.

Пройдя длинным подземным переходом, я оказался в устье пешеходной Кертнерштрассе. Здесь было все, что я любил в городах: толпа, витрины, шум голосов, обрывки смеха. Хотя вовсю припекало весеннее солнце, публика еще не определилась со своим отношением к погоде: шли люди в пальто, но кое-кто щеголял в шортиках. Клином двигались неутомимые туристы-японцы. У магазина «Саламандер» двое толстых нищих пели что-то жалобное по-польски. Витрины манили покупателей, и я подумал, что скоро мне понадобится летняя одежда: майки, шорты и плавки.

Время было обеденное. Народ нырял в кондитерские и ресторанчики и выныривал из них, жевал на ходу франкфуртеры и пиццы. Наслаждаясь человечьей суетой, я дошел до Штефанплац. Здесь, в самой сердцевине города, я уселся на гранитную скамью и принялся рассматривать готический фасад собора Святого Стефана.

Люди шли по площади в разных направлениях и с разными целями. От стоянки фиакров разносился деревенский запах навоза. Живая скульптура изображала даму в серебристом платье восемнадцатого века. Ее лицо было покрыто серебряной краской. В консервную банку брякались монетки, и в ответ на каждый звяк дама оживала и присаживалась в реверансе. Гиды в нелепых пелеринках приставали к туристам. Слышались щелчки затворов фотоаппаратов и жужжание видеокамер.

Я подумал, что я здесь, в сущности, очень одинок. В Бадене это почему-то не так чувствовалось, но ритм большого города как-то особо подчеркивал мою обособленность.

И тут, словно по заказу, словно услышав мои мысли, рядом со мной на скамейку опустилась девушка.

С первого же взгляда я понял, что она – моя соотечественница. Во-первых, в руках у нее были два бумажных пакета: один с лейблом «Гуччи», а другой – «Бенеттона». Слишком странное для местных обитательниц сочетание роскоши и демократизма. Но, во-вторых, и это главное, девушка оказалась такой красоты и милоты, каких просто не бывает среди мужиковатых австриячек.

Девушка окинула меня рассеянным взглядом. Затем ее брови нахмурились. Она захлопала глазами, а потом уставилась на меня с таким выражением, словно увидела привидение.

– Что с вами? – спросил я ее по-русски.

Она нервно усмехнулась, а потом утвердительно сказала:

– Вы – Евгений Боголюбов.

Вряд ли моя художническая слава распространилась по Европе столь широко, что меня стали узнавать в лицо – да еще очаровательные соотечественницы. Я спросил:

– Откуда вы меня знаете?

– Вы – бойфренд Серебряковой.

В первый момент я даже не понял, о какой еще Серебряковой идет речь, а потом сообразил: имеется в виду моя московская знакомая, толстуха Валька. Значит, Валька называет меня своим бойфрендом? Ну-ну. Я бы не рискнул, честно говоря, назвать Серебрякову своей подругой. Никакая она мне была не подруга. Как ни пошло это звучит, она служила моим вполне низменным целям: с ее помощью я удовлетворял собственный половой инстинкт.

– И вы – вы сбежали от Серебряковой, – добавила девушка. В ее словах прозвучала обличительная нотка.

– А вы что, из лиги защиты брошенных женщин? – Я постарался проинтонировать свой вопрос так, чтобы он прозвучал не обидно, а юмористически.

– Я – подруга Серебряковой. Ну, точнее, не совсем подруга, а знакомая. Но все равно! Серебрякова вас искала. Все больницы, все морги обзвонила – а вы!..

– Действительно, нехорошо получилось, – пробормотал я, не чувствуя, однако, ни тени раскаяния.

Странный у нас получался разговор. В самом сердце Вены, у собора Святого Стефана, сидят на каменной скамье двое русских. Они только что познакомились – здесь, в центре Европы, как будто собственной страны им мало. Кругом снуют по разным направлениям сотни венцев. Туристы любуются готическим фасадом собора, фотографируют – а эти двое уже выясняют отношения. Действительно, загадочные русские души.

– Куда же вы исчезли? – спросила девушка, и в тот момент я отчетливо понял: она нравится мне. Нравится до какой-то сердечной судороги. Настолько, что хочется смотреть в ее лицо бесконечно. И еще почему-то мне с ней было легко – кажется, можно болтать о чем угодно, и она все поймет.

– Куда я исчез – долгая история, – ответил я, не сводя с нее глаз.

– Расскажите, – настойчиво проговорила она, будто имела право требовать объяснений.

– Хорошо – но давайте не здесь. Может, выпьем вместе по чашечке кофе? – Я произнес это довольно безразличным тоном, но мне вдруг стало страшно, что она отрежет безразлично «нет» и уйдет, и больше я ее никогда не увижу. Я не мог ей этого позволить! И еще я страшился, что она начнет выкаблучиваться: «Да я спешу… да в другой раз… мол, я с незнакомыми в кафе не хожу…» – и тогда все ее очарование разрушилось бы: терпеть не могу жеманниц. Но она тряхнула головой и безо всякого кокетства сказала:

– Давайте. – Она указала на кафе «Аида» справа от собора. – Там?

– Нет. Это ширпотреб. Я знаю другое место. Здесь неподалеку. Там пирожные – еще вкуснее петербуржских.

Я встал со скамейки. Она тоже поднялась. Я понял, что она принимает приглашение, и от мысли, что она проведет со мной хотя бы ближайших полчаса, радостная и теплая волна разлилась по моему телу.

– Пирожные вкуснее петербуржских? – рассмеялась она. – Так не бывает.

Она доверчиво взяла меня под руку, и мне очень понравился этот жест.