Она уже мертва - Виктория Платова Страница 52

– Не смей так говорить про Лазаря, дурак!

– Как – так?

– Не смей говорить, что он утопленник.

– А кто же он? – искренне удивился Шило. – Утонул – значит утопленник. Если бы он повесился – то был бы висельник. А если бы разбился на самолете, то был бы… был бы жертвой катастрофы, вот! Здорово быть жертвой катастрофы.

– Здорово? – теперь уже изумилась Белка.

– Конечно. Все только о тебе и говорят. Все тебя жалеют. И переживают, что не купили новый велосипед.

Как есть дурачок!..

– Стал бы я жертвой катастрофы, – фантазия Шила не знала границ. – Так мне бы сразу его выкатили, велосипед. И не какой-нибудь, а «Орленок».

– Но ты ведь жертва катастрофы. Ты умер, – напомнила Белка, удивляясь тому, что принимает участие в столь бессмысленном разговоре. – Как же ты им воспользуешься?

– Придумаю что-нибудь… А Лазаря в город отвезли, специальная машина приезжала.

– Зачем отвезли?

– Э-ээ… На вскрытие, вот. Хотя Карр-рпенкоу говорит, что это все мартышкин труд. И так ясно, что он утоп. Но по закону положено.

За те два дня, что Белка пролежала с температурой, дом Парвати неуловимо изменился. И не только потому, что зарядили дожди и временами налетал шквалистый холодный ветер. Исчезновение Асты и смерть Лазаря не могли не повлиять на настроение обитателей дома, даже самых маленьких. Аля, Тата и Гулька мало что понимали в происшедшем, но Белка больше не слышала их голосов и топота ног. Большую часть времени они проводили в своей комнате, играя в куклы. Трехлетняя Аля часто плакала, хотя (по мнению Белки) плакать должна была Тата. Это ее брат утонул, не справившись с приливом, это она знала Лазаря дольше всех, с самого своего рождения.

Тата – очень интересная девочка, несмотря на то, что ей лишь недавно исполнилось пять. Она старше Гульки всего-то на пару месяцев, но разница между ней и толстячком – колоссальная. От Гульки легко отмахнуться, сунув ему в пасть кусок пирога и потрепав по загривку; разбираться в его взглядах на окружающий мир никому и в голову не придет – просто потому, что никаких особенных взглядов у Гульки нет. Живых существ меньше себя толстячок не жалует, Белка не раз ловила его за отрыванием крыльев у бабочек и стрекоз. Читать ему лекции бесполезно, все равно ничего не поймет. «А если бы тебе оторвали руки?» тоже не срабатывает, Гулька начисто лишен воображения. Из-за этого он всегда оказывается проигравшим в любимой игре малышей «Вы поедете на бал?»

Барыня прислала сто рублей и коробочку соплей,

Велела не смеяться,

«Да» и «нет» не говорить, черное-белое не носить,

«Р» не выговаривать.

Лишь по одному из пунктов Гулька является безусловным лидером – он картавит, и буква «р» попросту отсутствует в его речи. Но до «р» дело обычно не доходит, и после первого, максимум – второго вопроса он вылетает из игры.

Тата – совсем другое дело. В этой игре ей нет равных, она умело обходит все подводные камни, загнать ее в угол невозможно. Даже МашМишу не удалось, хотя они старались! То была настоящая битва титанов, Белке казалось, что хитрая Маш вот-вот одержит верх над Татой, – но нет! После получаса игры Маш вынуждена была сдаться, последней каплей стал вопрос о Парвати.

– Наша бабка – старая дура? – без тени смущения спросила Маш.

– Она – Моби Дик, – ответила Тата.

У всех, кто присутствовал при этой сцене, глаза на лоб полезли: что это еще за Моби Дик такой? Всеобщее изумление выразил Миш, бросив в пространство:

– Моби Дик… Что за фигня?

– Кит.

– Ты видела кита живьем? – Маш стремительно удалялась от бальной коробочки с соплями.

– Я видела Моби Дика, – уклончиво ответила Тата.

– Как же он может быть похож на бабку? Бабка – человек. И она не толстая. Скорее, Гулька – кит.

– Моби Дик – особенный.

– Он белый?

– Какой захочет.

Какой захочет. Уж не в этом ли состоит особенность таинственного Моби Дика и Парвати заодно? Рассмотреть Моби Дика пристальнее Белке так и не удалось, – Маш надоела игра, и они с Мишем, со скрипом признав поражение, отправились по своим делам. А Тата вернулась к куклам, что несколько успокоило Белку. Тата – обычная девочка, хотя и говорит иногда странные вещи. Будь она постарше, Белка обязательно бы с ней подружилась. При условии, что сама Тата предложила бы Белке дружбу. Но Тата вовсе не нуждается в общении с Белкой, ей вполне хватает кукольного общества, слегка разбавленного младшими внуками Парвати. Несколько раз Белка видела Тату с Лазарем, в этом нет ничего удивительного, ведь Лазарь – ее родной брат. Почти родной. Тата и Лазарь сидели на краешке старого колодца, сосредоточенно глядя перед собой. Потом Лазарь что-то сказал Тате, а Тата улыбнулась, и в этот момент Белка страшно пожалела, что у нее нет родного брата старшего или младшего – неважно.

Зато у нее есть Сережа.

Сережа – тоже брат, а дурацкое уточнение «двоюродный» можно не принимать во внимание. Тем более что Повелитель кузнечиков относится к ней иначе, чем ко всем остальным своим родственникам. Это можно назвать симпатией, а можно – любовью, о, если бы это было так! Это так и есть, твердит себе Белка; именно Сережа вырвал ее из лап рассвирепевшего моря, именно его она обнаружила у своей постели, когда пришла в себя. Другие подробности (Сережа отправился на поиски не один, а вместе с Лёкой и несколькими дачниками, да и искали они вовсе не ее, а Асту) Белку не интересуют. Ее не особенно интересует состояние Парвати, хотя бабка явно сдала после исчезновения русалки-оборотня и нелепой смерти паучка-кругопряда. Она больше не многорукое божество, а самая обыкновенная старуха в поношенном платье и теплой шали, накинутой на плечи. На улице похолодало, но не настолько, чтобы кутаться в шаль, – что скрывает под ней Парвати?

Остатки своего прежнего могущества.

Белка почти не сомневается: лишние руки усохли и продолжают усыхать, эта картина не для слабонервных. Но можно сконцентрироваться на оставшихся двух, они маленькие и не очень-то красивые, с широкими запястьями и темными узловатыми пальцами. Ни дать ни взять – ветки старого саксаула, забывшего расцвести по весне.

Во время болезни Белка не видела Парвати, но как только постельный режим был отменен, Сережа отвел ее на бабкину половину дома. В другое время это стало бы настоящим потрясением, но после всего пережитого Белка отнеслась к визиту спокойно. Без особого интереса она рассматривала комнату, именуемую «кабинетом»: небольшая конторка в углу, несколько моделей парусников, несколько картин с морскими видами и одна – с панорамой какого-то города, больше всего похожего на декорации к Белкиному любимому фильму – «Волшебная лампа Аладдина». Рядом с конторкой стоял книжный шкаф, а в простенке между окнами висела застекленная фотография – девушка с черными, как смоль, волосами и молодой моряк в форменке и бескозырке с надписью «Машук». Трехстворчатая ширма отделяла «кабинет» от спальни, и на ней Белка снова увидела сказочный город с куполами и минаретами. Было еще множество других деталей – фотографии помельче (прямо под «Машуком», а также справа и слева от него), сухие цветы в вазах, старинный барометр, чучело броненосца, японские веера, которые Белка ошибочно приняла за китайские, фигуры каких-то божков, вязаные салфетки – целое море вязаных салфеток!