Тайна точной красоты - Сергей Бакшеев Страница 52

Водоворот слухов в Институте Ньютона завертелся с новой скоростью. Обстановка напоминала разбор ключевой шахматной партии за звание чемпиона мира. Увидев первые ходы, математики, как заправские гроссмейстеры, принялись обсуждать направление главной атаки на Великую теорему. Все доски были исписаны, мел искрошен, а лацканы и рукава костюмов самых активных ораторов требовали чистки.

На второй лекции количество заинтересованных слушателей удвоилось. Эндрю Уайлс как истинный корифей интриги открывал свои козыри постепенно. Великолепные идеи подавались им в красивом обрамлении с мастерством опытного фокусника, выступающего перед изысканной публикой.

Академик Марков заметил, что во многом подход Уайлса повторяет рассуждения Данина. Но где-то на половине лекции он свернул с проторенной дорожки. Англичанин неожиданно применил достижения Галуа, величайшего французского математика-бунтаря, изгнанного из высшей школы, отсидевшего полгода в тюрьме и погибшего на дуэли в возрасте двадцати лет.

Уайлс в отличие от Данина, использовавшего готовые слайды, излагал доклад вживую, исписывая формулами одну доску за другой. Слушатели не имели возможности заглянуть вперед, и вынуждены были следить за его рукой, переживая последовательно весь ход рассуждений. Эндрю Уайлс ловко пользовался этим, делая многозначительные паузы и выделяя самые лучшие идеи крупным шрифтом в центре новой доски. И, хотя Уайлс еще ни разу не упомянул Ферма, всем математикам стало ясно, что он на крейсерской скорости движется к доказательству Великой теоремы.

Вторая лекция по законам остросюжетного фильма оборвалась на самом интересном месте.

23 июня состоялось заключительное выступление Уайлса. К этому времени никто уже не сомневался в главной цели докладчика, и конференц-зал Института Ньютона был переполнен. За предшествующие дни интрига возросла невероятно. В зале осязаемо витало ощущение чего-то великого и уникального. Собравшиеся обменивались растерянными улыбками, словно маленькие дети в ожидании явления настоящего Санта Клауса. Уже мало кто мог уследить за хитросплетениями математических символов на доске. Длинные формулы сменялись короткими, из них вновь следовали многострочные выражения, и двести пар возбужденных глаз самых выдающихся математиков современности с нетерпением ждали заключительного аккорда блистательного выступления.

И вот он настал!

Семь часов кропотливых лекций было позади. Эндрю Уайлс повернулся к залу и сделал паузу. Разом прекратили щелкать фотоаппараты наиболее нетерпеливых слушателей. Директор института, появившийся в проходе с бутылкой шампанского, замер на полушаге. Наступила почтительная тишина.

И все услышали, как по чистому участку доски скрипит мел в руке Уайлса.

Он вывел знаменитое утверждение Великой теоремы Ферма и устало произнес:

– Думаю, теперь мне следует остановиться.

Грянувшие вслед за этим аплодисменты долго не смолкали.

Наутро ведущие газеты мира вышли с заголовками: "Вековая тайна математики раскрыта!", "Неприступная теорема Ферма, наконец, пала!", "Разгадана последняя тайна математики!". Эндрю Уайлса осаждали телевизионщики и репортеры. Впечатлительные журналисты сразу окрестили его "величайшим математиком XX века". В один день он стал знаменитым на всю планету.

Дотошные репортеры вспомнили о премии, завещанной в начале века крупным немецким промышленником. И хотя никто не сомневался в правильности доказательства, комиссия Вольфскеля сообщила, что по условиям завещания доказательство теоремы должно быть опубликовано в виде статьи. Солидные научные журналы стали соревноваться за право предоставить свои страницы Эндрю Уайлсу. Он выбрал "Inventiones Mathematical" и передал в редакцию объемистую папку, содержащую двухсотстраничное доказательство.

Главный редактор журнала, как и полагалось, передал рукопись для отзывов рецензентам. В виду особой значимости и огромного объема научного труда, а также многогранности используемых в нем методов, рукопись была разделена на шесть частей и передана на изучение шести ведущим математикам. Каждый из них должен был тщательно проанализировать все нюансы рассуждений автора и при необходимости высказать ему замечания.

И работа началась.

Эндрю Уайлс вернулся в Принстон. Почти каждый день он получал по электронной почте то от одного, то от другого рецензента вопросы следующего характера: "Мне кажется в строке 8 на 16-й странице у Вас ошибка". Или: "Я бы хотел получить дополнительное пояснение по выводу в последнем абзаце 48-й страницы". Эндрю легко разбирался с вопросом и быстро давал ответ. Он был уверен в своем доказательстве, ведь он потратил на него десять лет интенсивных поисков и не единожды перепроверил.

Рецензенты выявили несколько ошибок, равносильных опечаткам, и всё шло к тому, что в скором времени доказательство, которое ждали несколько веков, должно было увидеть свет.

Но двадцать третьего августа, спустя ровно два месяца со дня знаменитой заключительной лекции в Кембридже, Уайлс получил небольшое замечание из Парижа от рецензента третьей главы. Оно мало чем отличалось от предыдущих. Уайлс прочел его и с легким сердцем дал пояснение на следующий же день. Однако ответ не удовлетворил эксперта. Рецензент указывал на крохотную ошибку в рассуждениях. Она была настолько тонкой, что даже Уайлс обратил на нее внимание лишь со второго раза.

Поначалу это его не расстроило, он пообещал прислать исправления через два-три дня. Но прошло две-три недели, затем два-три месяца, а ошибку не удавалось устранить. Ситуация принимала драматический характер. Тонкая трещина грозила разрастись в гигантскую пропасть, которая похоронила бы всё доказательство.

Математики ждали. Обещанная статья не появлялась. Главный редактор журнала получил положительные отзывы от всех рецензентов кроме одного. По странной иронии судьбы, столица Франции не хотела расставаться с тайной своего знаменитого соотечественника.

Математический мир занервничал. Вновь, как и накануне Международной конференции в Институте Ньютона, быстро поползли всевозможные слухи. Только на этот раз они были окрашены в мрачные тона.

Неужели история повторится, и Великую теорему Ферма вновь не удастся расколдовать? Казалось, что Бог и Дьявол избрали ее своим полем боя на просторах математики. Бог раз за разом дарил ученым чудесные озарения, а Дьявол неизменно подмешивал в них каплю смертельного яда, который отравлял здоровый организм и уничтожал родившееся доказательство.