Алмазная скрижаль - Арина Веста Страница 52

Лика, смущаясь своего опухшего от комариных укусов лица, умылась озерной водой. Вадим задумчиво смотрел, как играет солнце в прозрачных струях, падающих из ковшика ее ладоней.

– А вы, похоже, еще и не ложились. – Подобрав длинный подол платья, она стояла по щиколотку в воде и дразнила его нежным румянцем и капельками воды на коже.

– Не спалось что-то, да и белые ночи коротки. Хотите прокатиться по озеру? Наш добрый проводник Герасим отдал мне свою утлую ладью.

– Может быть, на остров? Вадим Андреевич, поехали!..

– Туда добираться часа два, но для вас, Гликерия, я готов на все, буквально на все! – Вадим продолжил свою игру в безнадежно влюблен ного.

Мотор взревел. Лодка, задрав рыло, полетела с волны на волну. Лике было и дивно, и страшно. Она умостилась ближе к носу лодки, как русалка или наяда, что украшает собой горделиво выгнутый форштевень корабля. Оглянувшись на корму, она встретила взгляд Вадима. Он был тверд и весел. Она невольно залюбовалась его зеленовато-синим взором, одного цвета с озером. Ветер рвал пестрый платочек с ее шеи, слепило солнце, обжигало движение, оглушал натужный рев мотора.

Остров приближался, вырастал в длину, но еще быстрее из-за далекого лесистого гребня вставала сине-багровая туча. В одночасье солнце померкло, рванул мокрый, пахнущий ливнем ветер. Уже у самого острова лодка ухнула от бокового удара, крепи застонали, в опрокидывающуюся корму ударили струи ливня и мутные волны. Предуп реждающий крик Вадима потонул в реве бури. Лика пропустила момент удара и потеряла равновесие, но еще пыталась удержаться за опрокидывающийся борт, но лодка встала набок и накрыла ее. Бушующая мутная мгла сдавила, поволокла вниз, но Лика отчаянным рывком сумела вынырнуть в стороне от лодки, среди беснующегося урагана. Длинное платье скрутилось в воде и крепко обмотало ноги, сковывая движения. Волна захлестнула и вновь потащила на дно, в зеленую тьму. Сильное тело поднырнуло под нее и вытолкнуло наверх, к спасительному воздуху. Схватив за шиворот, Вадим тащил ее к берегу. Выбравшись на вязкий, илистый окаем, он перехватил ее под мышки и поволок подальше от кипящего ливнем озерного котла, быстро стянул с себя одежду и бросился спасать кувыркающуюся метрах в тридцати от берега лодку. Приподнявшись на руках, Лика смотрела, как мелькает среди волн его белая голова. Боль удушья разрывала легкие, выжимала слезы. Под обезумевшим ливнем Вадим вытащил лодку на берег, снял мотор, перевернул ее и поставил на камни.

Он на руках перенес Лику под перевернутую лодку. Бока лодки гудели от ливня и ветра, но здесь не было секущих ударов дождя. Вадим приволок охапку травы и подостлал на сырой песок. Мокрое платье облепило Гликерию, с линялой ткани потекли чернильные ручьи, и Вадиму нечего не оставалось, как стащить с нее тяжелый мокрый мешок и укрыть, окутать от холода своим единственным имуществом – сильным разгоряченным телом.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, шумел дождь, короткая летняя буря уже миновала. По мокрому песку суетились муравьи, Вадим смахивал их ладонью с ее гладких плеч и нежной, гибкой спины и осторожно целовал тонкие вздрагивающие веки, согревал дыханием ее пальцы и был счастлив, как в своих безумных снах. Они были первые и последние люди на Земле, спасение и оплот друг друга.

На миг ему показалось, что она ответно – горячо и затаенно – дышит ему в шею. По ее телу прошла теплая волна, и оно ослабело, обмякло в его руках… Затопляющая мир нежность… Еще секунда, и он расплавится, сгорит от блаженства и робости. Мучительное желание и жалость… Но Лика отпрянула и с силой рванулась из его рук, ударилась плечом об уключину и попробовала выскользнуть из-под лодки, но Вадим настиг и затащил ее под крышу.

– Нет, не смей! Я знаю, он жив, он ждет! Не надо…

Она еще пыталась вырваться, но он силой вернул ее, накрыл собой, шепча что-то безумное, жаркое…

И небо качнулось и сошло со своих стапелей и поплыло, осыпая звезды, и тысячи раз всходило и падало солнце. На озеро вновь налетела короткая яростная гроза. И была их свадьба в Ярилин день. И Дева Молния, и Громовик венчались в Небесной Сварге, и яростно любили, и сияли радугой, и проливались благодатным ливнем. В раскатах грома и вспышках молний сплетались их молодые, сильные тела, а там, в клокочущих грозовых высях, их души сочетались превечно и нерушимо. И женщина обнимала мужчину жарко, неистово, с последней откровенностью любви, сжигая мосты, сжигая память прошлого…

Они очнулись от муравьиного жжения и жара солнца.

Ненастье миновало. Страсть Природы улеглась и казалась стыдным, ненужным безумием. Солнце ластилось желтым тигренком. Яркое небо, ласковая вода и белый песок… Камышовый рай….

Вадим сушил на солнце их пустые одежды, похожие на сброшенные змеиные шкурки, и был счастлив, как Адам на первозданном райском берегу. Но вот Гликерия…

Она сидела на плоском камне, сжавшись и закрывшись руками, вся – как холодный твердый камушек. Он отряхнул от белого песка ее плечи и расплел косы, от одного взгляда на них у него прежде перехватывало дыхание. Расправил их по жемчужно-белой спине, потом встал перед ней на колени, взял ее бледное, горестное лицо в свои ладони, сцеловывая соль с ресниц и с милых, уже родных щек. Погладил исцарапанные, искусанные муравьями колени, заласкивая боль:

– Прости, олененок, прости…

«Прости вековечную мужскую жестокость, ту, за которую не судят».

– А знаешь, – снова заговорил он, согревая дыханием ее ладони, – у нас в Кемже старики говорили, что, если мужик с бабой задумают шустрого да бойкого мальчонку родить, пусть для того на муравьиной куче помилуются… Это верная примета…

Лика вздохнула порывисто, словно навсегда освобождаясь от обиды, и спрятала лицо на его груди. Ослепнув от счастья, он подхватил ее на руки и закружил, высоко подняв к небу, чтобы и оно изумилось ее красоте.

Возвращались уже на закате. Издалека Лика заметила маленькую суетливую фигурку на берегу. Встревоженный и мрачный Герасим мерил шагами берег. Но волновался он не за свою непотопляемую лодку. Обостренным чутьем ревности он выхватывал неуловимые изменения в их лицах, фигурах, движениях, необратимую перемену, след космической катастрофы: таинственная женственная бледность, болезненная припухлость век и губ – у нее, и легкая, игривая сила и плохо скрываемое торжество – у него. Вадим Андреевич соскочил в воду, одним махом вытолкнул лодку и на руках перенес Гликерию на берег. Палатка уже была собрана для отъезда. Вадим пошел на гору проститься с отцом Гурием, подарить ему свой прорезиненный плащ и кое-что из вещей, незаменимых в лесном обиходе.

– Вы ничего не заметили, Вадим? – озабоченно спросил Петр Маркович, когда тот вприпрыжку спустился с холма.

– А что случилось, может быть, я брюки где-то порвал?

– Да нет. С брюками у вас все в полном порядке… Странный он какой-то, этот монах. Я сейчас палатку собирал, чувствую, что-то мешает, обернулся, а он стоит у меня за спиной и смотрит широко раскрытыми глазами. Я ему: «Батюшка, может, случилось что, я врач, помогу». А он мне: «Врачу, исцелися сам…»