Золотой омут - Фридрих Незнанский Страница 51

А между тем с утра Евгений Николаевич Володин явился на работу, как всегда, вовремя. И, что было не Слишком для него характерно, в приподнятом настроении. Зубы не болели — Володин был до сих пор очень доволен собой, а вернее, своим бесстрашием, благодаря которому он все-таки посетил кабинет стоматолога.

Но самое главное, что больше всего радовало Володина в это утро, — он благополучно выполнил поручение Константина Апарина. Хакера Вадима Лучинина выпускать из тюрьмы уже не было никаких оснований — новое дело, которое открыли на него, не могло быть безнадежным. Да и теперь это был никакой не хакер — теперь Лучинин подозревался в непреднамеренном убийстве. В конце концов, труп налицо, свидетельские показания тоже. Так что убийство вырисовывалось четко. И статья серьезная — по ней никакой другой меры пресечения, кроме как заключение под стражу, не полагается…

Одного не мог понять Евгений Николаевич Володин — зачем все это нужно Апарину. Конечно, приказы начальства не обсуждаются, но упорное нежелание Апарина выпускать Вадима Лучинина из тюрьмы, странные допросы, которые два раза устраивал Апарин… Причем, и это больше всего поразило Володина, он допрашивал Лучинина сам, с глазу на глаз, отослав Володина. О чем он его расспрашивал? Что пытался выяснить?

Этот вопрос был покрыт тайной.

«А какое, собственно, мне дело? — думал Володин, занимаясь текущими делами, которых у «важняка» всегда предостаточно, — раз допрашивает, значит, есть какие-то причины…»

И все же червячок профессионального любопытства понемногу точил следователя. Кроме того, Апарин хоть немного, но задевал его самолюбие, — в конце концов, именно следователь Евгений Володин вел дело Вадима Лучинина, и существование каких-то непонятных фактов, о которых беседовал с хакером Константин Апарин, возбуждало естественное любопытство следователя.

Чем дальше — тем больше. На протяжении всего дня Евгений Николаевич несколько раз возвращался к этому вопросу, и в конце концов мысль о том, что же все-таки пытался выяснить Константин Апарин, так прочно засела у него в мозгу, что он уже совершенно не мог от нее отделаться.

«Что я ему, мальчишка? У меня за спиной творятся какие-то дела, а я не в курсе. За кого он меня держит?» — размышлял Володин. На этой почве у него даже снова заболел зуб, вернее, то место, где раньше находился больной зуб.

Обида не давала Володину спокойно работать, и в итоге он решил, что обязан во что бы то ни стало узнать, о чем разговаривали Апарин с Вадимом Лучининым в его отсутствие.

Однако выяснить это было не так-то просто. Прямо задать вопрос Апарину Володин не мог — опять же мешала чертова субординация и неформальные связи следователя и начальника РУБОПа. Если бы Апарин хотел, он давно бы посвятил Евгения в эту тайну. А так, спроси его — Апарин обязательно поставит на место: мол, не суй нос куда не надо. И будет, по большому счету, прав…

Допросить Лучинина? Но он и так немногословен. А если у него спросить: «О чем вы там разговариваете с Апариным?» — ни за что не ответит… Просто из упрямства.

Что же делать? Володин недолго ломал голову над этим вопросом.

С детства Кумач Абович Калика проклинал своих родителей. С того самого дня, когда, придя в школу, он обнаружил, что имя его совсем не похоже на обычное и содержит в себе неиссякаемые перспективы для переиначивания, интерпретации, составления разного рода дразнилок и вообще само по себе представляет нечто невообразимое. Маленький Кумач Абович не мог понять, почему его отцу пришло в голову назвать его в честь дедушки — революционера, пенсионера союзного значения, первого заместителя Казанского совета комиссаров. Годам к двадцати Кумач все-таки разобрался, что в Казани, где он родился, его имя не то чтобы очень распространено, но и не считается абсолютно неприемлемым и, если бы его отца в свое время не вызвали работать в Москву, все было бы гораздо лучше.

Но до того Кумачу Абовичу пришлось поставить крест на всех своих юношеских мечтах. Ни космонавтом, ни летчиком он стать не смог. Из приемной комиссии физического факультета МГУ он сбежал, стоило секретарше улыбнуться, услышав, как его зовут.

О эти улыбки, которые преследовали Кумача всю жизнь! Он готов был провалиться сквозь землю, только бы их не видеть. От отчаяния он ушел из дома и завербовался на Север, в геологическую партию. Правда, его не хотели брать и туда. Но помог случай — в то время не могло быть и речи, чтобы существовал какой-то коллектив без присмотра «органов». Вот Кумачу и предложили сотрудничество. Он без колебаний согласился — в то время больше всего на свете ему хотелось унести ноги из Москвы, где все над ним смеялись. То, что имя и фамилию можно поменять, в голову не приходило…

Спустя три года Кумач Абович вернулся в столицу. За время, пока находился за Полярным кругом, он возмужал, приобрел уверенность в себе и даже женился. Несложные обязанности сотрудника «органов» его не слишком тяготили, работа нравилась, и он твердо решил снова поступать в институт.

Но в столице его опять поджидал облом. Все повторилось, но теперь с большими потерями — Кумача Абовича бросила жена, в институт не взяли по причине отсутствия необходимых знаний, а имя его, как и прежде, вызывало у всех непременную улыбку.

Несчастный кинулся в загс, где выяснилось, что перемена имени и фамилии допускается только при наличии существенных причин. Когда причины удалось найти, оказалось, что без согласия «органов» он не имеет права менять имя. А для «органов» Кумач был всего лишь маленьким и незначительным человечком, каких тысячи и тысячи. Он сделал несколько попыток сменить имя, но все оказалось безрезультатно.