Тайна персидского обоза - Иван Любенко Страница 51

Адвокат поднял из-под ног осколок, измазанный вареньем, и поднес его к свету. С помощью карманного пинцета он аккуратно извлек из рамы ровный кусок стекла и стал рассматривать его край через складную лупу.

— Что ж, господа, видимо, плана крепости и листка из дневника командующего не окажется, — с досадой выговорил Ардашев.

— Это вы в волшебном стекле разглядели? — насмешливо хмыкнул помощник начальника сыска.

— Как ни странно, Антон Филаретович, но на этот раз вы правы. Более того, могу вам сказать, что никакого проникновения и в помине не было.

— Позвольте, позвольте! Как это не было? — скрестив руки на груди, недоверчиво спросил Леечкин.

В ту же минуту в комнате появился Фришкин и, подозрительно уставившись на адвоката, громко объявил:

— Действительно, план крепости и листок из дневника барона Эртеля украдены. Все остальное на месте.

— Извольте объяснить, Клим Пантелеевич, откуда вам это было известно? Уж не та ли молочница рассказала? — съязвил Каширин.

— Если бы вы были повнимательней, достопочтенный Антон Филаретович, вам бы не пришлось задаваться этим вопросом. Изучив измазанный вареньем осколок, я заметил, что его обратная сторона имеет грязные разводы от дождя и пыли, а значит, является наружной частью. Другими словами, малиновое варенье наносилось не с улицы, а из комнаты. Это обстоятельство подтверждается и следами от стеклореза, оставившего характерный угловой след изнутри. Таким образом, злоумышленник, находясь здесь, намазал стекло сладким варевом, прорезал его по всему периметру и приложил газету. Выйдя на улицу, он забрался на каменный выступ и слегка надавил внутрь, имитируя тем самым распространенный среди домушников способ проникновения в помещение через окно. Пропавшие документы, как вы понимаете, похититель ранее забрал с собой.

— Да, но откуда вы знали, что похитили именно эти бумаги? — не удержался от вопроса Леечкин.

— Это нетрудно предположить, если учесть, что еще вчера я изучал архивные материалы, выданные мне Корзинкиным, а сегодня оказывается, что некто, скорее всего сотрудник музея, сымитировал кражу. Выходит, накануне он узнал из тех же источников что-то очень важное, если решился на такой шаг. По-моему, сейчас самое время с ним пообщаться, и тогда…

— Корзинкин умер, — перебил Ардашева Поляничко.

— Как? От чего? — изумился адвокат.

— Да бог его знает… Преставился, и все, — пожал плечами Ефим Андреевич. — Мы как раз туда собираемся…

— Вот уж не ожидал, — расстроенно покачал головой присяжный поверенный.

— И все-таки я никак в толк не возьму: зачем кому-то понадобилась старая карта и что было в тех бумагах? — не унимался следователь.

— В дневнике генерал Эртель подробно описывает взятие Карачая, а также упоминает о прибытии в Ставрополь некоего господина Самоварова — сотрудника Третьего отделения, расследовавшего исчезновение золота с обоза, двигавшегося из Персии в Петербург через Ставрополь, — разъяснил Ардашев.

— Как вы думаете, Клим Пантелеевич, может ли та пропажа быть как-то связана с персидской монетой, которую я вам вчера показывал? — снова вступил в разговор Поляничко.

— Весьма возможно.

— Карта, пропавшее золото… Что ж, получается, кладом запахло? — расправив усы, начальник сыска выжидательно посмотрел на адвоката.

— На этот вопрос, Ефим Андреевич, можно будет ответить только после того, как вы официально запросите у Департамента полиции сведения об имевшей место давней пропаже. Если с Фонтанки, шестнадцать, вам ответят, что золото, исчезнувшее еще в 1828 году, так и не нашлось, то тогда можно будет надеяться на отыскание клада. Правда, при условии, что прежние злоумышленники не растратили похищенное и спрятали золотые монеты в наших краях.

— Раскрыть преступление почти столетней давности и вернуть казне похищенное золото?! — Каширин нервно сглотнул слюну. Его глаза округлились, челюсть отвисла, и полицейский, полуприкрыв ладонью рот, выговорил дрожащим от волнения голосом: — Батюшки-светы! Да это ж как минимум внеочередной титулярный советник, Станислав II степени и перевод в Санкт-Петербург!

— «А вы, голубчик, не волнуйтесь и смотрите на жизнь философически!» — сказал палач арестанту, накидывая ему петлю на шею, — сострил Леечкин.

— Учила ворона сокола летать, — не остался в долгу Антон Филаретович и, словно воробей в дождливую погоду, обиженно нахохлился.

— Ладно, господа, по-моему, давно пора осмотреть этого Корзинкина, — предложил Поляничко и первым направился к выходу, а за ним гуськом потянулись остальные, и только Ардашев не мог оторвать взгляд от старого, покрытого паутиной трещин полотна неизвестного художника.