Танцы в нечётных дворах - Элен Витанова Страница 50

— Я тоже хочу так жить… — прошептала Эльза, будто сама себе. Майя ее услышала и практически одними губами ответила:

— Будешь, детка, будешь. Это и ты тоже. И указала глазами на портрет.

Эльза улыбнулась и обратилась к художнице:

— Наташа, а как называется портрет?

— Не знаю. Я не умею придумывать картинам названия, для меня это просто бедствие какое-то. Придумай ты.

— Давайте назовем его «Главная роль».

— Давайте! Майя, тебе нравится?

Майя задумчиво посмотрела на Эльзу:

— Да, нравится. Теперь у меня есть и от тебя подарок, детка…

После лучшего в ее жизни праздника Эльза банально помогала маме мыть посуду, а затем раскладывать ее по высоким деревянным шкафам. Элла ушла спать, и они вдвоем пили чай, смеялись и вспоминали прошедший вечер. Ощущение, что она любима, что провела вечер буквально в объятьях прекрасного, почти заставило Эльзу забыть и о пережитом за последние недели, и о цели приезда.

— Дорогая, я надеюсь, ты не собираешься жить где-то в другом месте? Будешь жить тут, с нами?

Эльза набрала в легкие воздуха и усилием воли заставила себя вернуться к делам насущным.

— Мамочка, я сюда пока не жить приехала. Нам с тобой нужно сделать еще одно важное дело, там. А потом вернемся и заживем счастливо, вместе.

— Важное дело?

— Документы. Твои документы. Ты должна завтра поехать со мной, там есть хороший адвокат, и мы все сделаем… Я все продумала. Выедешь из страны по паспорту Эллы, а потом мы его ей вышлем, в тот же день, срочным письмом.

— Детка, это очень опасно… И потом, я не хочу туда возвращаться. Твой отец… Я боюсь его встретить, снова причинить ему боль.

— Я говорила с ним о тебе.

— Да? И что он сказал?

— Много всякой ерунды. Мы сильно поругались. Вот, смотри.

Эльза закатала брючину, отодвинула повязку и показала матери рану на ноге.

— Что это?

— Кинул в меня стулом, чуть не зашиб насмерть. Он ненормальный, и жалеть его не стоит.

— Да, он и раньше бывал очень злым… Больно?

— Нет, уже не очень. Но накладывали швы, три штуки.

— Ужас.

В широко раскрытых глазах матери блеснули слезы:

— Извини, дочка, что я выбрала тебе такого отца…

— Я нашла его письмо к тебе, неотправленное, но на нем был написан этот адрес. Внутри лежал твой паспорт и другие документы.

— Да, я писала ему, звонила. Умоляла выслать документы. Но он сказал мне, что я должна умереть. Что такая мать, как я, должна умереть хотя бы ради счастья своей дочери…

— Кошмар. Мама, не плачь. Теперь все будет хорошо.

— Да, не буду. Это неконструктивно, как говорит Элла…

Мануэла улыбнулась и взяла бокал.

— Вот такая ты, мам, мне гораздо больше нравишься.

— Я такая и есть, дорогая. Бросай эту посуду, пошли спустимся во двор, там сейчас очень хорошо.

Во дворе они долго болтали ни о чем, оглашая окрестности взрывами девичьего смеха. И сидели бы там, наверное, до утра, если бы не спустилась Элла, практически силком загнавшая их в подъезд, а затем — в спальни. Проснувшись, Эльза обнаружила Мануэлу уже одетой и готовой к поездке. Элла сварила им кофе и торжественно вручила сестре паспорт.

— Эльза, весели ее, чтоб она не боялась. А то спалится же на границе, трусиха. Мануэла, ты должна помнить, что если ты не будешь с погранцами уверенной обаяшкой, то мы втроем проведем ближайшие пару лет в тюрьме. И не факт, что в одной камере.

— Элла! Ты меня пугаешь еще больше! — Мануэла улыбалась, но было видно, что она не на шутку взволнована. — Все должно быть нормально. Мы ж не делаем ничего плохого, правда, дочка?

Эльза улыбнулась матери и кивнула. Она тоже была уверена, что все получится. У кого, как ни у них?

Так и вышло. Несмотря на то, что номер маминого места в поезде был четным, пограничники и таможенники едва взглянули в их паспорта, шлепнули печати и пожелали счастливого пути. Четный номер Эльза вообще после заметила, когда они уже переехали границу. Неужели их «семейное проклятие» перестало работать? Или секрет в том, чтобы просто не обращать на него внимания?

Когда она сказала об этом Мануэле, та только отмахнулась, и все не переставала повторять, что она могла, оказывается, «и раньше ездить сюда часто-часто». Эльза же только улыбалась, вспоминая, что именно с этой фразой на устах она буквально вчера приехала в город у моря. И тут ей пришла в голову озорная мысль попросить Вадима Сергеевича встретить ее на вокзале. Пусть увидит, как ловко она провернула затею, которую он считал безумной и небезопасной!

За час до приезда она вышла в тамбур и набрала его номер.

— Вадим Сергеевич! Вы не заняты?

— Нет, Лизанька. Как твое самочувствие? Как нога?

— Уже лучше, спасибо. Я тут уезжала к маме на два дня, вот возвращаюсь. Через час буду на вокзале, хочу с вами поговорить срочно. Вы могли бы туда подъехать, пожалуйста?

— Мм, у меня есть небольшое дело, но я думаю, что решу его за час. Да, я буду, Лизанька. Где встретимся?

— Давайте у касс, чтобы не искать друг друга в толпе.

— Хорошо, договорились. Надеюсь, ничего серьезного не случилось?

— Нет-нет, все в порядке. До встречи!

Выйдя на перрон, Мануэла восхищалась, ни на секунду не замолкая.

— Лизанька, какой прекрасный здесь теперь вокзал! Я так люблю современные вокзалы, эти блестящие поверхности, новые скамьи, уходящие вдаль рельсы… Я могла бы здесь встречать и провожать любимого! Правда! Ох, в этом городе другой воздух, он такой …заграничный. Да, у вас здесь теперь будто заграницей запахло! Такого не было раньше. У меня тут такое предощущение свободы… Нет, скорее даже предощущение счастья! И я так люблю все новое. Моя бы воля, я окружила бы себя только новизной…

Эльза рассмеялась:

— Блестящими поверхностями?

— О, да, дорогая. С возрастом старые вещи начинают угнетать, а когда вокруг постоянно все новое, твой возраст замирает, события проходят сквозь него, не отпечатываясь на твоем лице, в душе и сердце. Для этого, правда, надо уметь забывать. Не прощать даже, это тяжелый и часто напрасный душевный труд… Просто забывать все, что было. И окружать себя новизной. Это прекрасный вокзал. Ох, какие часы! Пусть они отсчитывают мое новейшее время…

Эльза снова с удивлением ловила в маминых словах свои собственные мысли, но только по поводу совсем другого города. И это было странно. Что же ей так нравится тут? Понять сложно, да и какая разница? У нее горят глаза, разрумянились щеки, и этот выбившийся из тщательно уложенной прически локон… Она словно помолодела на десять лет. Неважно, что Эльзе вокзал до этого современного ремонта нравился гораздо больше. Пусть радуется, это так приятно видеть. Интересно, обрадуется ли она Вадиму Сергеевичу? Наверное, да, все же знакомое лицо. Да и человек он хороший.