Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Марина Крамер Страница 5

– Джек, ты где? – цокая каблуками по лестнице, Мэриэнн спустилась вниз и обнаружила его сидящим на высоком табурете у барной стойки.

В руке она заметила бокал темного пива.

– Так, начинается! Что опять случилось? – Ответа не последовало, и она, взяв за подбородок, повернула его голову к себе. – У-у, понятно! Успел уже! – Марина убрала руку и села на табурет рядом, потянула к себе джезву с кофе.

– Не пей. Сара варила, – буркнул Женька, делая очередной глоток пива.

Домработница Сара, доставшаяся «в наследство» от покойного Малыша, была совершенно бездарна во всем, что касалось кухни, а уж кофе варила такой, что им впору было заменять химическое оружие.

Марина выплеснула содержимое джезвы в раковину и принялась варить сама. Когда над медным сосудом поднялась шапка коричневатой пены, она добавила туда щепотку молотой корицы, склонилась, вдыхая аромат, и зажмурилась от удовольствия. Перелив кофе в тонкую фарфоровую чашечку, Марина добавила сливки и снова забралась на табурет, закинула ногу на ногу. Полы шелкового халата разошлись, демонстрируя красивые длинные ноги, и Хохол, скосив глаза, сглотнул слюну. Коваль заметила это и поменяла позу, сверкнув при этом красными стрингами. Женька сломался, спрыгнул с табурета и, подхватив Марину, перебросил ее на плечо и понес по лестнице в спальню. Коваль, смеясь, болтала ногами:

– Уронишь, пусти! Я пойду сама!

– Нет! – прорычал он. – Я не хочу так!

– С ума сошел?! Грегори дома!

– Он играет в компьютер на первом этаже, если ты этого не знала, а дверь в спальню я запру…

Халат разлетелся в клочья, как, собственно, и стринги, Хохол упал на распластанную по кровати Марину и впился в ее рот, одновременно хватая ее за запястья.

– Больно… – простонала она, но это только сильнее подстегнуло Женьку.

– Да… знаю… потерпи, котенок, я осторожно…

Но Хохол и «осторожно» – понятия совершенно несовместимые, поэтому через полчаса Маринину грудь украшал огромный синяк, на запястьях остались следы от Женькиных пальцев, а губы болели. Но во всем теле была та удивительная легкость, что оставалась всякий раз после их с Хохлом близости.

– Женька… я так тебя люблю… – Марина коснулась рукой его волос, которые он больше не сбривал наголо, а просто коротко стриг.

– Я тоже люблю тебя, котенок… прости, чуть не сорвался сегодня…

– Да ладно, ерунда. Только не пей сегодня больше, хорошо?

– Я уже Егорке пообещал, что вместе поедем в центр, погуляем в парке, уток покормим.

Это было любимое развлечение пятилетнего Егора – в городском парке множество уток, и каждую субботу мальчик тянул туда родителей. По дороге они заезжали в небольшую кондитерскую, покупали пирожные и огромную белую булку, которую Егорка скармливал плавающим в пруду птицам. Это стало уже непреложным правилом – в субботу к обеду собираться и ехать в парк.

– То есть, сегодня за руль сяду я? – уточнила Марина, приподнимаясь на локте и глядя в лицо лежащего на спине Хохла с улыбкой.

– Ну, выходит, что так, – тоже улыбнулся он. – Поцелуй меня, котенок.

Марина захохотала и принялась покрывать его лицо поцелуями, что моментально привело к перемещению обратно в горизонтальное положение…

– Ма-ама! Ну, что вы там закрылись? – возмущенно выговаривал под дверью спальни Егорка. – Папа обещал в парк ехать!

– Да, родной, сейчас, – отозвалась Марина, пытаясь выбраться из-под навалившегося на нее Хохла. – Мы уже собираемся, ты иди тоже одевайся.

– Я уже давно оделся, а вы все не выходите!

– Все, идем. Найди пока ключи от машины, – распорядился Женька, вставая с кровати и подавая Марине руку. – В душ, котенок? – шепнул он ей на ухо, щекотно обдав жарким дыханием.

– Только быстро… Егорка ждет… А вечером полежим в джакузи, хочешь?

– Конечно, родная…

Через полчаса они ехали в центр города. Марина уверенно вела машину, уже вполне освоившись на английских дорогах, успев даже привыкнуть к странному для русских движению. Егорка на заднем сиденье бормотал что-то по-английски, держал обеими руками большой пакет с пирожными и булками. Весь салон заполнился запахом свежей выпечки, и Марина почему-то вдруг вспомнила Женькину бабу Настю и ее деревенский хлеб, только что вынутый из русской печки, большую глиняную кружку, полную парного молока… В носу защипало, Коваль стянула зубами перчатку и вытерла непрошеные слезы.

Уже давно ей не было так плохо и не тянуло с такой силой домой, в Россию. Однако даже заговаривать на эту тему она боялась, зная отношение Хохла к этому вопросу. Он тоже отчаянно хотел вернуться, но понимал, что тем самым сведет на нет все свои усилия по выводу Марины и Егорки из-под прицела мамедовских. Но и жить здесь, в Бристоле, ему тоже становилось невыносимо, и все чаще Хохол срывался и пил. Марина понимала его, не скандалила, застав Женьку пьяным. Потом он извинялся, долго ходил шелковый и исполнял любую Маринину прихоть.

Первое время она страшно злилась на Женьку за самовольно принятое решение, особенно когда только-только пришла в себя и стала хоть чуть-чуть соображать. Ее бесила эта страна, этот дом – да вообще все. Хотелось домой, в родной город, в родной коттедж, ночами Коваль рыдала в подушку, кроя лежащего рядом Хохла последними словами. Со временем, правда, она смирилась и поняла, что только так Женька мог спасти ее, только таким образом дал ей возможность выжить и жить дальше. Злоба и досада сменились стыдом и благодарностью. Коваль даже предприняла попытку стать обычной женщиной – женой и матерью, но куда там… Если ты не рождена для этого, то нечего и пробовать. Очень скоро ей наскучила размеренная и спокойная жизнь, и Марина уговорила Хохла не упрямиться и позволить ей заниматься чем-нибудь. Она открыла ресторан, правда, не японский – русский, но все же это был ресторан, бизнес, в котором она хорошо разбиралась. Найти эмигрантов для работы оказалось совсем несложно, и управляющий тоже был из русских.

Егорка уже ходил в подготовительную школу и выделялся среди своих сверстников тягой к языкам, об этом постоянно говорила его наставница. Марина была рада – в конце концов, знание иностранного языка еще никому не вредило. Она испытала это на своей шкуре – куда теперь без своего почти безукоризненного английского.

– …Мама, ну, куда ты едешь? Уже полпарка проехала! – Возмущенный детский голосок отвлек Марину от раздумий, и она резко нажала на педаль тормоза.