Между двух мужей - Марина Серова Страница 5

– Кто это – Рая и Илоночка?

– Ну как же, Рая – это мать Владика, а Илона – его сестра… Значит, итого вместе с нами – девять человек. Посидим, поговорим, все обсудим…

– Капа, – задумчиво сказала тетя Мила, осторожно дотронувшись до ее плеча, – а ты уверена, что тебе нужна эта свадьба? Зачем тебе штамп в паспорте, вся эта бюрократия? Для женщины главное – свобода! Вдруг ты полюбишь другого – и твой Вадик начнет закатывать тебе сцены ревности, представляешь, какая эта головная боль, все эти разрывы, скандалы, развод, и все – нервы, нервы…

«Да еще, не дай бог, пойдут дети – а это такая обуза», – в тон тети-Милиным увещеваниям ехидно подумала я, но благоразумно промолчала.

Капа вновь расправила на коленях подол своего лилового платья и глубоко вздохнула.

– Я понимаю. Вы не думайте, что я совсем уж дурочка – я все понимаю. Конечно, любой сочтет, что это дикость с моей стороны – тридцать пять лет разницы, я стара – да-да, милая, не спорь! – а она так красив и… молод. Но милая моя, как я хочу жить! – она резко вскинула завитую головку. – Я хочу жить!!!

Никто не собирался лишать Капу жизни в ближайшее время, и я хотела было сказать ей об этом, но она сама пресекла мои попытки раскрыть рот. Она дернула ножкой и тем самым нечаянно пнула меня острым носом своей туфли, после чего мне оставалось только закрыть рот и незаметно потереть ушибленное место.

– Я хочу жить!!! – в третий раз сказала Капа, часто-часто потряхивая седыми буклями, высоко задирая головку и глядя на нас с отчаянным вызовом. – Хочу наконец ощутить себя женщиной – желанной, желанной женщиной, на которой хотят жениться, а с его стороны это так романтично: доказать мне свою любовь, пойти со мной в ЗАГС! Ведь это он, он сам сделал мне предложение! Милочка, дорогая, ну подумай сама: что я видела в жизни? Мой первый муж бросил меня с Борюсиком на руках, одну – ах, какая это была обида! Эти вечные ночные бдения у постели больного мальчика, а потом, когда он вырос, – этот постоянный контроль, я ведь так боялась, что Борюсик отобьется от рук! У меня не было поклонников – ты знаешь, я всю себя посвятила Борюсику, я не сделала карьеры, и что меня ждало бы в дальнейшем, если бы я не встретила Вадика?! Ведь это он принес в мою жизнь Любовь, и какая разница, каким образом это случилось и как все это выглядит со стороны? Он возносит меня до небес. Он говорит, что я – настоящая! Что я уже никогда не буду меняться, метаться, сравнивать его с другими, изменять, в конце концов! Что я отношусь к тем ярким личностям, на возраст которых обращаешь внимание в последнюю очередь…

Мы с тетей молча слушали.

– Впервые в жизни меня кто-то боготворит, – уже тише продолжала Капа, опуская глаза и нервно выдергивая из подола своего платья какие-то мелкие ниточки. – Впервые за столько лет кто-то находит красоту в моих руках, губах, глазах, кто-то смотрит на меня так, как будто хочет проглотить целиком – всю, всю! Я знаю – меня осудят, осудят безжалостно, будут обвинять во всем: в глупости, в нимфомании, но я не хочу рассуждать, не хочу думать, за что он меня любит, не хочу, не хочу, не хочу!!! Дорогая, я понимаю – единственное, чем можно отблагодарить его за мою весну, это обеспечить – хоть немного! – его будущее… Я сделала это, оформила какие-то бумаги… Но он тоже благодарит меня, да! Он пишет мой портрет. Он пишет его каждый день и говорит, что это будет его первая настоящая работа, что этот портрет – наше все… Я еще не видела портрет: Вадик запретил на него смотреть, пока он не закончит! Но здесь, в этой комнате, на этом самом месте, он раскладывает свой этюдник каждый вечер! И это – время моего триумфа!!!

Капа рухнула рядом с нами на диван и заплакала. Мутные от пудры слезные потеки исчезали в складках ее лица, вновь появлялись на подбородке, собирались в крупные капли и стекали в разрез ворота платья. Сейчас она казалась действительно очень старой.

Острая жалость к ней заставила меня промолчать и отвернуться.

* * *

А потом была свадьба.

…Невеста ждала. Она восседала в кресле под картинкой с глупым гусаром, в парадной шелковой блузке с пышными жабо и манжетами, и ее нервные пальчики, как всегда, что-то теребили – на этот раз крахмальную столовую салфетку. За ее спиной, ободряюще положив руку ей на плечо, спокойно стоял Вадик. Не могу судить, насколько смущала или забавляла жениха эта ситуация, но выглядел он подчеркнуто скромным. И только пробивающийся сквозь пушистый ворс ресниц лукавый блеск его лазоревых глаз заставлял гадать, так ли уж бесхитростно Вадиково немногословие.

Диван был отдан в распоряжение странной пары. На нем сидели молодая женщина лет тридцати семи – сорока и дама примерно Капиного возраста. В молодой с первого взгляда угадывалась Илона, сестра Вадика, – все то же медовое золото волос, гладкая шелковистость бровей и ресниц, тонкий нос и насмешливый взгляд. В ее кукольной красоте было что-то нереальное, фарфоровое, преувеличенное, почти пасторальное, хотя в то же время нельзя было не заметить, что она намного старше Вадика.

Очень странно смотрелась с нею рядом высокая, очень худая женщина с черным ежиком волос, остриженных, что называется, «под расческу».

Особенно впечатлял ее наряд: на плоской фигуре болталось нечто бесформенное, больше всего напоминавшее сшитый из мешковины балахон с бахромой по подолу. По талии хламида опоясывалась длинным цветастым кушаком. Дикий, я бы сказала, наряд для дамы, давно уже перешагнувшей через пору пенсионного возраста!

У женщины была очень маленькая голова, тощие руки и шея с выступающими ключицами, смуглая, покрытая частыми точками родинок кожа и черные сухие глаза. Поверх ее странного одеяния гроздьями висели и беспорядочно переплетались между собой бисерные нити, цепочки, связки бус и деревянных амулетов, которые при каждом движении хозяйки издавали шелесты, скрипы и негромкие дробные постукивания.

Незнакомка беспрерывно курила и стряхивала пепел куда попало, что заставляло Илону слегка морщиться и брезгливо отодвигаться, оберегая свой светлый брючный костюм. Но курильщица не обращала на нее никакого внимания.

– …и можете себе представить, мы познакомились на выставке авангардистов, – отрывисто говорила она очень низким голосом, заполнявшим абсолютно все пространство Капиной гостиной. – Его нельзя было не заметить, представьте, такой мажор в джемпере и галстуке – на нашей выставке! А я стою в такой шумной толпе, помните, как все тогда было? – драные джинсы, длинные волосы, фенечки… Вот. И представьте, я сама к нему подошла, первая! Он стоял возле моей скульптуры, представьте, это была «Радуга в ночи» – такое переплетение чувств и глины, сплошная экспрессия, – а вечером мы ушли вместе, я комнату тогда с мастерской снимала, и представьте, в тот день он и пальцем меня не тронул! Все время говорил, говорил, его прямо как прорвало, – все о живописи, представьте, он вообще-то работал инженером, но оказывается, тоже писал! Вот так все и началось, в конце концов в один прекрасный день он вскружил мне голову! Да так, что меня тошнило девять месяцев. А он все не решался – представляете, он старше был на двадцать лет, но Илона вот-вот должна была родиться, и это все решило, все…