Биография Шерлока Холмса - Ник Реннисон Страница 5

В середине XIX века аутизм еще только ждал своего клинического определения и описания (термин был пущен в оборот в 1911 году швейцарским психиатром Ойгеном Блёйлером ^[9], а детальные описания конкретных случаев появились только в 1940-х годах).

Тем не менее и в детстве, и в зрелом возрасте у Холмса отмечались некоторые черты, фиксируемые в современных историях болезни людей, страдающих аутизмом. Странная отрешенность от будничного мира, фиксация на тех или иных предметах и тщательное их классифицирование (вспомните, например, его монографию о ста сорока видах трубочного, сигарного и сигаретного пепла), неспособность к полному пониманию эмоций других людей и эмпатии, чрезмерная обостренность некоторых чувств – все это отражает особенности взаимодействия аутиста с окружающим миром.

Однако окончательный вывод, безусловно, указывает, что Холмс не был аутистом в современном смысле этого слова. Страдающий аутизмом человек не смог бы поддерживать столь разнообразную и требующую такого напряжения деятельность, какой он занимался пятьдесят лет. Аутист не выказал бы такого взрыва подавляемых эмоций, какой обнаружил Холмс в «Трех Гарридебах», когда подумал, что Уотсона застрелили.

Однако, как свидетельствует письмо его отца, родители и помыслить не могли о том, чтобы отдать Шерлока в школу.

В 1860 году тринадцатилетний Майкрофт, которого до того учили дома отец и местный священник Уильям Барнс, был отправлен на юг, в Харроу. Возможно, это покажется удивительным, но он с поразительной легкостью адаптировался к спартанской обстановке школы, и уже вскоре на север Йоркшира регулярно приходили похвальные отзывы о его академических успехах, особенно в математике.

Первые уроки шестилетнему Холмсу, вероятно, давала мать, но вскоре им положила конец трагедия. Вайолет Майкрофт Холмс умерла 23 августа 1861 года. В свидетельстве о ее смерти причиной указана чахотка, и, без сомнения, она много лет страдала этой болезнью, которую викторианцы называли «белой смертью». Более того, состояние ее здоровья вполне могло привести к выкидышам в начале 1850-х годов.

Менее трех лет спустя семья понесла еще одну тяжелую утрату. Бабушка Холмса, урожденная Мари Клод Верне, скончалась от разрыва сердца 18 января 1864 года. Ей было шестьдесят пять, и более сорока лет она прожила в глуши йоркширских вересковых пустошей, вдали от парижских салонов и мастерских художников, где прошли дни ее юности.

Потеря и матери, и бабушки тяжело подействовала на братьев Холмс, но сильнее удар сказался на младшем, на Шерлоке. Четырнадцатилетний Майкрофт пробыл в Харроу меньше года, когда умерла его мать. Он приехал домой на похороны, затем вернулся в школу и в ее бодряще несентиментальной атмосфере был вынужден смириться с горькой утратой ради выживания изо дня в день.

К середине XIX века прославленные школы-интернаты стали лишь чуть более цивилизованными в сравнении с самодостаточными мирами гоббсовской омерзительности и грубой жестокости, какими были до вступления на престол Виктории.

Реформаторское рвение директоров вроде легендарного Томаса Арнольда в Регби принесло свои плоды. Но тем не менее закрытые школы оставались местами, где сильные благоденствовали, а слабыми помыкали.

В 1853 году, всего за семь лет до того, как туда поступил Майкрофт, староста так сильно избил младшего мальчика, тридцать один раз ударив его тростью, что несчастный навсегда остался изуродованным и родители были вынуждены забрать его домой.

Школы, такие как Итон, Харроу и Винчестер (куда вскоре предстояло поступить мальчику по имени Джон X. Уотсон), продолжали оставаться вертепами, где, по словам выпускника Итона, «ребятам приходилось переносить такое, чего не выдержал бы и юнга и что сочли бы бесчеловечным в отношении галерного раба».

Шерлоку, который был на семь лет моложе и жил дома, все изо дня в день напоминало о его потерях. Очень и очень соблазнительно спекулировать и ставить психиатрические диагнозы историческим лицам, но никуда не деться от вывода, что подозрительное отношение Холмса к женщинам коренится в его реакции на смерть матери и бабушки. Маленькому ребенку, каким он был в то время, казалось, будто две женщины, к которым он питал особенную привязанность, почему-то бросили его. Когда в «Знаке четырех» он говорит Уотсону, что «женщинам никогда нельзя полностью доверять – даже лучшим из них», за его словами, конечно же, кроется память об этих травмировавших его психику потерях.

Спасением для маленького Холмса стало чтение. Библиотека его отца была не менее странной, чем ее владелец, и тут мальчик находил тома необычного и темного содержания.

В самом начале их дружбы Уотсон отметил, что познания Холмса в области «уголовной литературы» были «невероятными» и что он словно бы знал «подробности каждого преступления, совершенного в этом веке» ^[10].

В «Долине Страха» Холмс говорит инспектору Макдональду, что тому было бы полезно для оттачивания профессиональных навыков запереться у себя дома месяца на три и по двенадцать часов в сутки изучать историю преступлений.

В отрочестве, завороженный отцовскими томами «Справочника Ньюгейтской тюрьмы», этой крайне впечатляющей и часто жуткой летописью убийств, грабежей и прочих преступлений, именно так поступал сам Холмс. И, поступая так, он сделал череду устрашающих картин пищей для своего буйного воображения, но, кроме того, заложил основу умственной картотеки преступлений, которая оказалась столь полезной ему позднее.

Одиночество и изолированность юного Холмса привели к тому, что взрослым он стал поразительно замкнутым и яростно независимым.

В «Знатном клиенте» Уотсону предстояло отметить почти невротическую скрытность, с какой взрослый Холмс утаивал свои идеи и мысли. «Его отличительной чертой была почти маниакальная скрытность, которая позволяла ему добиваться внезапных, драматических развязок, но доставляла немало огорчений его друзьям, принужденным гадать, каковы же в действительности его намерения. „Никто не проговорится, если проговориться некому“ – этой аксиоме он следовал неукоснительно. Даже я, который был ближе к нему, чем кто-либо другой, всегда чувствовал разделявшее нас расстояние».

Радости светского общения навсегда остались ему чужды. Его упоминание в «Знатном холостяке» о «тех несносных официальных приглашениях, которые либо нагоняют на вас скуку, либо заставляют прибегнуть ко лжи», показывает всю глубину его презрения к обычному светскому общению.

В значительной мере это одинокое взросление Холмса породило странности, отличавшие его под конец жизни, и то производимое им впечатление, будто он обитает в другом измерении, далеком от остального будничного мира.

Только одному человеку удавалось ломать барьеры, которые юный Холмс воздвиг вокруг себя в детстве. Еще мальчиком он избрал кумиром старшего брата, и отголоски этого преклонения улавливаются, когда он говорит с Уотсоном о Майкрофте. Но и Майкрофт бросил его.