Проклятие Батори - Линда Лафферти Страница 5

Она взвизгнула, когда разгоревшееся пламя обожгло ей пальцы.

Послышался скрип деревянной кровати и шорох простыней. Служанка будет натирать маленькие белые ступни госпожи серой амброй и умащать лавандой, прежде чем надеть на них тапочки из кожи козленка. А Дарвулия даст графине утреннее снадобье и будет читать оберегающие заклинания. Зузана засуетилась, зная, что в любой момент графине Батори может потребоваться все ее внимание.

На накрахмаленных холстах были разложены серебряные расчески, гребни из слоновой кости и филигранной работы зеркало. На туалетном столике выстроились фиалы с благовониями и жестянки с пудрой. Зузана вытащила пробку из хрустального флакона венгерской воды – спирта с верхушками розмарина и серой амброй. Ее бледные губы сложились в довольную улыбку: аромат был неземной, и она знала, что госпоже он понравится. Служанка получала удовлетворение от легендарной красоты графини Батори; в этой красоте была отчасти и заслуга Зузаны – ведь она поддерживала в бархатистом совершенстве фарфорово-белую кожу графини. Свои снадобья Зузана создавала из павлиньего жира и минералов с берегов реки Ваг.

Графиня страшно гордилась цветом своего лица и никогда не открывала кожу прямым солнечным лучам. Скупой свет, что прокрадывался сквозь стрельчатые прорези и проскальзывал меж краев бархатных штор, – вот и все, что она могла допустить.

Поговаривали, будто графиня смертельно боится солнца.

Вот откуда берутся дурацкие сказки, думала Зузана. Пусть деревенщина в Чахтице шепчет легенды о демонах, а Зузана знала, что лишь тщеславие графини заставляет ее прятаться от солнца.

Ночь была временем для прогулок графини Батори в ее черной лакированной карете или для приема гостей в большом замковом зале. И графиня настаивала, чтобы именно теперь, в этот ранний час, точно разделяющий день и ночь, она совершала свой туалет, когда дневной свет еще слаб и она может рассмотреть свою кожу в зеркале без страха перед грубыми солнечными лучами.

В спальне замурлыкал голос графини, и Зузана напряглась. Оставалась еще одна задача, самая трудная за утро – отполировать зеркало.

Схватив мягкую тряпочку, служанка стала кругами водить ею по своему отражению, словно стараясь стереть его. Сверкающее стекло отражало бледный утренний свет и дразнило девушку. Зузана нахмурилась и заслонила бессердечное стекло, играя в прятки со своим отражением. Наконец, она закрыла свои горящие от слез глаза и отвернулась.

Она была не красива на лицо.

Ее некогда совершенную кожу испортила рубцами оспа, хотя она ускользнула от смертельных объятий этого заболевания, в отличие от своего красавца-брата. Тот умер во время предыдущей волны этого венгерского бедствия за несколько лет до рождения сестры. Болезнь унесла его с посиневшей кожей, и его шумное дыхание уступило душу иному миру. И все же смерть стала милостью – крестьянский парень был уже в саване, когда Батори узнали о его связи с их обожаемой дочерью. Зузана содрогнулась, представив ужасные пытки, которым подвергся бы брат, переживи он страшную болезнь.

В самом деле, оспа оказалась божьей милостью как для брата, так и для сестры. Ладислав успел умереть, чтобы не подвергнуться пыткам, а Зузана, родившаяся прекрасной, как рассвет, была так обезображена, что деревенские жители отворачивались при встрече. Если незнакомые встречали ее на дороге, то сердито поглядывали и крестились, чтобы отогнать зло. Городской дурачок, глумясь, швырял в нее камни. Но ее несчастье привлекло внимание могущественной графини Батори, которая пожалела обезображенную девочку, как можно пожалеть щенка дворняжки.

И все же словацкие служанки дразнили ее безжалостно, когда поблизости не было госпожи. Зузана молча сносила их насмешки, особенно жестокие из уст Гедвики.

«Только дьявол мог так глубоко выжечь свой образ в твоей коже».

Неужели она так безобразна? Ее ярко-синие глаза по-прежнему сверкают из-под густых черных ресниц, волосы лоснятся желтым льном, но служанки замечали только рубцы от оспы – и насмехались.

Услышав скрип петель, Зузана засунула тряпку в карман передника [7].

Свита из служанок сопровождала графиню только до двери. Им было запрещено входить в туалетную комнату, и Зузана знала почему: Эржебет Батори терпеть не могла видеть миловидных девушек рядом с собой в зеркале.

Графиню сопровождала только одна доверенная особа – хорошенькая темноволосая Вида. Она помогала госпоже усесться на подушку, а потом расправляла тяжелый шлейф бархатной мантии по ковру на полу. Эта служанка держала голову склоненной и не поднимала глаз.

Графиня взглянула на серебряные расчески и флаконы с маслами и снадобьями. Ее украшенная драгоценными перстнями рука пробежала по гребню из слоновой кости, погладила ручное зеркальце, серебряный горшочек с краской для губ, и ее губы удовлетворенно изогнулись.

Вида опустилась на колени, чтобы разгладить край бархатного шлейфа на полу, а потом молча вышла.

Графиня откинулась в кресле. Зузана присела в поклоне, почтительно склонив голову.

Холодной белой рукой графиня взяла служанку за подбородок и принялась рассматривать ее лицо. Девушка задрожала от прикосновения госпожи. Графиня рассмеялась, и ее белые зубы сверкнули в ярком свете факелов.

– Мое маленькое чудовище, – проворковала она, все еще держа девушку за подбородок. – Как восхитительно ты безобразна! Не то что твоя очаровательная подруга, слечна [8]Вида.

– Да, госпожа, – ответила Зузана, глядя в ее янтарные глаза. – Я живу, чтобы служить вам, моя графиня.

– Да, – сказала Эржебет, ставя служанку рядом с собой, чтобы та посмотрелась в зеркало. Зузана зажмурилась. – Открой глаза, моя киска.

По приказу госпожи девушка широко открыла глаза и увидела в серебряном зеркале свое отражение рядом с лицом графини.

– Как думаешь, я все еще красива? – спросила госпожа, глядя на себя в зеркало и поворачивая подбородок вправо и влево. Взгляд ее был детским и задумчивым, кошачьи глаза обрамлялись черными ресницами.

Зузана не колебалась ни мгновения.

– Конечно, госпожа, от вашей красоты захватывает дух у всех, кто на вас смотрит. Вы – прекраснейшая женщина во всей Венгрии!

Графиня бросила на нее презрительный взгляд, ее изогнутые брови сдвинулись над тонкой переносицей, а Зузана, испугавшись, сбивчиво добавила:

– И во всей Священной Римской империи, и за ее пределами, госпожа. Прекраснее, чем самая юная дева в христианском мире и далеко за пределами восточных царств. Я не сомневаюсь в этом.

Лицо графини смягчилось, и она снова взглянула на себя в зеркало. Ее кроваво-красные губы сложились в улыбку, обнажив ровные белые зубы. Зузана ощутила, как по спине пробежал холодок.