Дом одиноких сердец - Чингиз Абдуллаев Страница 5

«Мой отец, Соломон Борисович Глейзер, был арестован в сорокдевятом году только потому, что отказался подписать липовый акт о смертизабитого на допросе заключенного, бывшего партийного чиновника, которыхарестовывали в Ленинграде по известному делу Вознесенского-Кузнецова. И семьлет отец провел в лагерях. От меня потребовали на комсомольском собранииотречься от него. Я отказался отрекаться, просто не мог предать своего отца.Тогда меня исключили из комсомола и выгнали из школы. Мне пришлось пойти работатьи учиться в вечерней школе. Спустя полвека история повторяется – уже не в видетакой трагедии, но и не в виде фарса. Мою дочь должны утвердить главным врачомчетвертой поликлиники. Документы находятся на рассмотрении в администрациигубернатора. И если в этот момент я начну настаивать на вашей версии и сорвуофициальные похороны, на которые должны приехать ответственные московскиечиновники, то моя дочь никогда не получит этой должности. И будет помнить обэтом всю жизнь. Я никогда не обвинял своего отца. Но как поведет себя моя дочь?Или мой зять, ее муж? У них и без меня хватает своих проблем. Я не хотел обэтом даже думать. Как, вы считаете, я должен был поступить? Ведь с телом всеравно ничего не будет, и мы при желании можем добиться эксгумации по вновьоткрывшимся обстоятельствам уже после того, как все несколько уляжется».

– Его можно понять, – заметил Дронго, – этот страх ужегенетически сидит в людях, чьи родные и близкие подверглись репрессиям. Я досих пор не могу понять, как можно было делать героя из Павлика Морозова,предавшего собственного отца. Или требовать от комсомольцев выступать насобраниях с осуждением собственных родителей. Наверно, пройдя через подобноечистилище, нельзя оставаться прежним человеком.

– Не знаю, я тогда не жил. Трудно сказать, как бы мы с вамипоступили в то время, – признался Степанцев, – возможно, также осуждали быродителей или позволили бы исключить нас из комсомола за наше нежеланиепредавать собственных отцов. Но я понимаю мотивы Михаила Соломоновича. И не осуждаюего. Однако теперь я был точно уверен, что ее задушили. Сначала я решилобратиться в милицию, но затем передумал. Ведь я обязан буду официально заявитьо случившемся в нашем хосписе. Что тогда произойдет? Во-первых, меня накажут заслучившееся, если даже сразу не снимут с работы. Во-вторых, начнется скандал сэксгумацией трупа, меня тут же обвинят в том, что я не хочу оставить ее в покоепосле смерти. Не скрою: она была конфликтным человеком и у нас происходилиразличные стычки, что сразу используют против меня. И, наконец, в-третьих, нетникаких доказательств. Есть официальный документ о ее смерти, который подписанмною и заверен Глейзером. Нам просто не поверят или обвинят в должностномподлоге. Еще неизвестно, что хуже. Поэтому я решил обратиться именно к вам.Возможно, вы сумеете мне помочь. И уже тогда, опираясь на результаты вашегорасследования, я потребую официального возбуждения уголовного дела.

Дронго взглянул на Вейдеманиса. Тот молча пожал плечами.Такого необычного дела у них никогда еще не было.

– Если бы не ее неожиданная смерть, – уточнил Дронго. –Когда она могла умереть? Назовите самый крайний срок.

– Две или три недели. Хотя иногда случаются чудеса. Но в ееслучае… Две недели, не больше. Она уже начинала заговариваться.

– У вас могли быть посторонние в помещении в ту ночь, когдаона умерла… или была убита.

– Нет. У нас на улице повсюду установлены камеры. Длянаблюдения за больными, если они выйдут погулять в сад. Но в здании камер нет.Считается неэтичным подглядывать за больными. Хотя я просил несколько разустановить камеры и в каждой палате. Да и больных у нас не так много. В ту ночьпочти никого из персонала не было. Именно это беспокоит меня больше всего.Почему ее убили и кто это мог сделать?

– Полагаю, что первый вопрос самый важный. Причина? Комупонадобилось убивать человека и так приговоренного к смерти? Если мы будемзнать ответ на этот вопрос, то найдем ответы и на все остальные, – сказалДронго.

– Я понимаю, что вы частный эксперт, – пробормотал, явносмущаясь, Степанцев, – и если вы согласитесь… Я готов оплатить вам ваширасходы…

– Господин Степанцев, – поднялся со своего места Дронго, –должен вам заметить, что своих обидчиков я легко спускаю с лестницы. И толькоиз уважения к вашей профессии и вашей нелегкой работе я не считаю ваши словаоскорблением. Надеюсь, вы понимаете, что я не могу брать деньги за работу вхосписе. Когда вы уезжаете обратно?

– Завтра утром. У меня самолет на Санкт-Петербург.

– Я предпочитаю ездить поездом. Завтра вечером мы будем увас. Надеюсь, что до этого времени у вас не произойдет ничего страшного.