Приключения в дебрях Золотой тайги - Станис Фаб Страница 5

«1595 год. В путешествиях голландцев и Англичан интересно то, что мореплаватели встречали на севере русские суда, которые ежегодно отправлялись с товарами на Обь и Енисей…»

Краткая летопись Енисейского уезда и Туруханского края

«Настоящие познания о северном побережье Азии в целом были получены только благодаря открытию Сибири русскими».

А. Е. Норденшельд.

Плавание на «Веге»

«Считая открытие прохода морем из устьев Оби и Енисея жизненным вопросом для Сибири и имеющим важное значение для всего нашего Отечества, я пожертвовал всем своим состоянием в 1 700 000 рублей, нажитым на золотопромышленности, и даже впал в долг. К сожалению, я не встречал ни в ком сочувствия к своей мысли: на меня смотрели как на фантазера, который жертвует всем своей несбыточной мечте. Трудная была борьба с общественным мнением, но в этой борьбе меня воодушевляла мысль, что если я достигну цели, то мои труды и пожертвования оценит потомство…»

М. К. Сидоров, сибирский промышленник и путешественник

«Ни бури, ни льды не могли остановить отважных русских промышленников. Руководствуясь рукописными лоциями, составленными на основе опыта 40 плаваний на протяжении нескольких столетий, они на деревянных судах, кочах и лодьях ходили к Новой Земле, Шпицбергену, в устье Оби и Енисея и порой оседали там на целые годы».

В. М. Пасецкий. Норденшельд

Будь здрав, град Енисейский, славный в славном ряду сибирских городов! И красив, и пригож, и лет немало! Как не простаивать у храмов твоих, потонувших в белой сирени и черемухе; как не любоваться домами, причудливой резьбой изукрашенными, в коей легко заблудиться глазу; умельцами твоими, мастерами, известность о которых через тайгу и реку перелетела; как не удивляться рекам и лесам, что окружили тебя и стерегут, словно от злой напасти! И людьми, и подвигами ты не обижен.

Помнишь, поди, похвальное слово, что сказал о тебе на весь белый свет ученый муж: «Енисейск, блюститель Устюжской набожности и торговли, посредник в сибирских сообщениях между Востоком и Западом, неминуемый ночлег дальних проездов и путей, долго пользовался почетностью и в уме правительства, когда в 1695 году пожаловано ему знамя; судя же по приливу и отливу людей, к восточному или южному краю стремившихся для торгов, равно и пересылаемых на Лену и за Байкал преступников, можно бы назвать этот город портофранком. Тут не спрашивалось у последних, кто и откуда, а приказывалось, куда должно следовать, потому что возложено на Енисейск, под главным наблюдением Тобольска, во всем поспешествовать делам забайкальским и Камчатским».

Много городов в русском государстве, а спроси, где слыхали о Енисейске, – обязательно вспомнят. Именно отсюда шли в восточные и северные земли первопроходцы, здесь готовились великие экспедиции. А потом вспомнят и про товары лучшие, и золото самородное, и лес корабельный, и краснорыбицу да белорыбицу. А еще расскажут столь много из истории, что и мысли не возникнет другой: и впрямь город важный, державой обласканный. Книгочеев да летописцев тоже немало. Не оскудевает сибирская земля талантами. И города стоят, что заставы на рубежах.

Славен будь, Енисейский град, славный в славном ряду сибирских городов.

* * *

В то самое время, когда Григорий Сидоров отправляется в Иркутск, на другом конце России, в Сибири, мирный и занятой своей повседневностью обыватель Енисейска был извещен о предстоящем заседании городской думы. В думе заседали гласные. Были тут и чиновники, и священники, и купцы, и учителя, и другой служилый люд, даже ссыльные были (воли-то вдали от столичной власти больше).

Заседание думы – это вам не пожар, не потоп, не прибытие нового начальства и даже не драка в базарных рядах, это событие даже для провинции ординарное. Хотя бывали и исключительные случаи: порой дебаты по особо острым вопросам не кончались в один день, а продолжались и продолжались, давая пищу местным газетчикам.

Вот и сегодня, глядя на стекавшуюся на заседание публику, можно было подумать, что оно будет непростым: почти все гласные собрались – редкий случай. Столько народу в своих стенах дума давно не принимала. Может, любопытство заставило гласных оторваться от деловых встреч и домашних хлопот, а может, и мысль о том, что дело сулит доходы, и немалые.

Николай Катаев был здесь впервые и чувствовал себя очень стеснительно – так на балу чувствует себя человек, не умеющий танцевать. Он внимательно присматривался к тем, чье слово, чей голос мог стать решающим в его деле, старался угадать, кто же самый главный среди этого столпотворения.

Думцы стояли группками, что-то оживленно обсуждали, что-то доказывали друг другу. Время от времени то один, то другой гласный отделялся от собеседников и переходил к другой группе, вежливо раскланивался, пожимал руки, говорил, жестикулировал. Казалось, в этом доме собрались как минимум добрые знакомые и товарищи, но только непосвященному человеку или, точнее, новичку, могло прийти в голову, что здесь царит полное согласие. Ничего такого не было и в помине. Каждый гласный представлял чей-то интерес. Таковых, кто решал здесь сам за себя, без подсказок, просьб и приказов, было немного. Вот, к примеру, купец первой гильдии Фрол Силыч Биряков, фигура заметная не только в Енисейске. На сибирских обедах и вечерах в Москве и Петербурге, промышленных выставках в Екатеринбурге и Нижнем Новгороде, в салонах европейских столиц звучало имя Бирякова, миллионщика и мецената. «Енисейский первой гильдии купец Фрол Би-и-иряков!» – выкрикивал какой-нибудь распорядитель на французском или немецком. В роскошных залах и салонах, казалось, подрагивали от этого имени хрустальные подвески люстр. И кто поспорит, что фигуре этой придавали вес многомиллионные обороты! Слово Бирякова лучше любой официальной бумаги решало любые торговые споры. Он, Биряков, слыл меценатом и знатоком искусств. Он отпускал немалые средства на открытие новых школ, приютов и гимназий. Музеи и библиотеки по всей Сибири пользовались его покровительством. Благотворительные общества не однажды начинали свои заседания с благодарных речей в честь купца. Однако мало кто догадывался, что неистощимое желание помогать страждущему воспитано было собственным, в общем-то, безрадостным детством. Гимназию Фролу Бирякову заменила суровая школа приказчика Селифонтия, ибо отец желал иметь наследника торгового дела, а не светского бездельника. Институтом стали ярмарки, а школой жизни – многодневные путешествия в тайгу, где шел бойкий обмен с инородцами.

Сейчас Фрол Силыч направлялся к Катаеву, огибая кучки думцев. Катаев заметно волновался, прикидывая, видимо, шансы на успех.

– Николай Миронович, доброго здравия. Настроение, вижу, у тебя не ахти какое, волнение налицо. Эдак сам себе навредишь. С нашим братом-купцом похитрее надо быть. Увидят твою бледноту да нерешительность – подумают, что ты и сам в свою затею мало веруешь. Кто ж тогда денег даст? У торговых людей закон рынка – больше товару продать да меньше убытков получить. А честно, к примеру, торговать или обманом заниматься, так то ж сугубо от индивидуальности зависит. Так вот у нас, по купеческому-то раскладу. А по-здешнему, думскому, дорогой мой человек, лучше и не думать, как. Вона, стоят, один другого душевнее, а чуть что не так, угрозу личному интересу почуют – сразу в крик. Да еще какой: мол, Россия в опасности. У них собственный карман, видишь ли, сразу с Россией сливается… Не все, не все, конечно, такие ряженные, но их много. Так что готов будь к любому повороту.