Полторы минуты славы - Светлана Гончаренко Страница 5

— Совсем серый, — задохнулась Лика. — Я же говорила, что мертвый! Я сразу поняла! Я, правда, никогда мертвых не видела. Зато видела очень много живых людей и знаю, что они такими не бывают. Только кто это? И где Федя?

Последний вопрос был больше похож на панический взвизг. Катерина немедленно толкнула дурочку в бок:

— Тише ты! Не шуми. Непонятно пока, что тут произошло. Пять утра, кругом ни души. Или, наоборот, кто-то здесь засел совсем рядом? Хватит самодеятельности! Вызываю милицию.

Лика всегда искренне восхищалась хладнокровием и решительностью Катерины. Катеринина голова с гордым носом и буйными волосами, пегими от разноцветных перекрасок, обычно была высоко поднята. Катерина знала, что лучше и что надо делать, и практически никогда не ошибалась.

Некогда Федя с Катериной учились на одном курсе. Катерина подавала куда больше надежд, зато Федя брал авантюрностью нрава и необъяснимым умением устраивать дела. На пару они бы горы свернули, но работали всегда порознь — Катерина очень дорожила своей творческой независимостью. Она ставила яркие, эффектные, парадоксальные спектакли. В них было много философского скепсиса, броских формальных находок и нагих мужских торсов — такова уж была ее слабость. Критика от всего этого приходила в восторг. Катерина только и делала, что разъезжала со своими шедеврами с фестиваля на фестиваль. Федя больше тяготел к прикладным жанрам и всяческой мелочовке: телешоу, рекламе, клипам для местных полузвезд и театрализованным именинам состоятельных клиентов.

Иногда Федю все-таки одолевал зуд сотворить нечто серьезное и показать, что он не до конца погряз в заказной текучке. Тогда, используя связи в городе и свою репутацию крепкого профессионала, который может все, он брался за постановку чего-нибудь классического. Творческие идеи при этом он беззастенчиво воровал у Катерины. Может быть, он и сам не замечал, что ворует, а может, считал такое воровство делом семейным, а потому ненаказуемым. В свой последний проект, в «Ревизора», он напустил не только Катерининых сценических эффектов. У него пошли в ход даже любимые Катериной прекрасные, юные и нагие торсы Городничего, Ляпкина-Тяпкина и прочих гоголевских персонажей. Критики не знали, как на это реагировать, а зрители, наоборот, так прямо и сказали, что Карасевич голубой.

Это мнение дошло до Карасевича, но ничуть не смутило его. Ведь он не находил ничего странного и нетрадиционного в том, что Катерину привлекают мужские тела. К тому же, работая для шоу-бизнеса, Федя усвоил, что скандальность, как ничто другое, украшает творческого человека. Так пусть же говорят!

Зато по жизни он был неколебимо гетеросексуален, а кое в каких женщин даже влюблялся. Катерину это не трогало. Супруги-режиссеры были богемны до мозга костей, очень либеральны и терпимы. Их связывала не кухня и ревность, а дружба, духовная близость и взаимовыручка. Сама Катерина всегда была окружена романами: она просто гипнотизировала любого встречного своей победительностью. Если прибавить к этому едкую, прилипчивую то ли красоту, то ли просто броскость, бесстрашную фантазию и не уставшее пока тело, то можно понять, почему ей вечно не до Фединых увлечений. Она их не только допускала, но и находила слишком пресными. Супруги жили душа в душу. Хотя виделись они далеко не каждый день, друг друга знали до печенок. Когда Лика, отворачиваясь от серолицего чужого трупа, снова заныла «Где же Федя?», Катерина сказала спокойно:

— Не стони, он у какой-нибудь бабы. Затащила его пьяненького к себе и радуется, дурында. А радуется зря: с похмелья он мерзок и на секс не способен. Да ты сама знаешь. Успокойся, не ной! Это уже сто тринадцатое его исчезновение за десять лет нашей совместной жизни.

Лика всхлипнула замерзшим носом.

— Платок у тебя есть? — заботливо поинтересовалась Катерина. — Повторяю: ничего ему никогда не делается. Он прошел через все: горел в огне, в воде тонул, получал по башке медной трубой. Валторной! Еще когда мы в институте учились, то как-то поссорились. Тогда он пробрался в медпункт и назло мне выпил зеленки. Разом восемь пузырьков! Думаешь, хотя бы икнул? Умойся, девочка, намажь губки и иди на крыльцо встречать милицию.

Она оглядела Лику, сизую в лучах рассвета, и всплеснула руками:

— Да ты вся дрожишь! Простуда — это герпес и ячмени. Тут где-то кожаный пиджак валяется, который Островский вчера облил эмульсионкой. Вон он! Высох теперь, я думаю. Надень и ступай на крыльцо.

— Я боюсь идти, — заупрямилась Лика.

— Тогда пошли вместе. Надо постоять у аллеи, помахать оттуда машине. Ведь, чего доброго, заблудятся среди развалин.

Катерина держалась невозмутимо. Но Лика заметила, что весть о Фединой смерти, пусть и сомнительная, все же произвела в ней смятение. Например, собираясь второпях, Катерина не надела на себя ни одного из тех крупных авторских украшений из камня, кости и керамзита, каких была у нее пропасть. Эти штучки, поставляемые одним неотвязным поклонником-дизайнером, считались основой Катерининого стиля. Без них она чувствовала себя более голой, чем если бы действительно была обнаженной. А теперь на ней не было ни колечка. Значит, Катерина тоже переживает. Верит в худшее, но просто не показывает виду? От этой мысли Лике снова стало неуютно.

Опергруппа прибыла минут через пятнадцать после звонка Катерины. Приехала и «скорая помощь». Вдобавок набежало немало местных — тетки с вахты на проходной и охранники фирм-арендаторов, розовые ото сна.

С милицией приехал пес Атас, овчарка с громадной мудрой мордой. Нос у Атаса тоже был громадный, черный, зернистый, как мокрая ежевика. Этот нос взволнованно дрожал и тыкался во все углы. Крутясь по какому-то неведомому следу, Атас обежал антресоли, соскочил с лестницы, ринулся в декорации. Мимоходом он больно ударил Лику хвостом по колену. Но она все равно решила погладить Атаса при случае. Она очень любила зверей.

Увы, собачье обнюхивание ничего особенного не выявило. Тогда милиция приступила к тщательному осмотру сборочного цеха, окрестной травы и кустов.

— У них тут, Станислав Иванович, гулянка была накануне, — жаловался проводник Атаса одному из прибывших милиционеров, должно быть главному здесь. — Целая толпа гудела. Который след собаке брать? Натоптано, налито, наблевано на каждом квадратном дециметре. А уходили они кто по асфальту к проходной, кто через дыру в заборе. За забором — шоссе, там следы обрываются. Возможно, и на машине уехали — скажем, на такси.

— Ладно, — вздохнул Станислав Иванович.

Его мужественное лицо сразу запоминалось: квадратный подбородок, стальные глаза, жесткий низенький ежик волос и впалые щеки. На щеках прочерчены глубокие рытвины, какие в народе называют собачьими ямками. Давно прилепившееся прозвище Железный Стас очень шло Станиславу Ивановичу Новикову.

«Настоящий сыщик, фактурный, даже немного чересчур, — подумала, глядя на него, Лика. — Вот бы уговорить его сняться в нашем сериале! Там как раз пойдут скоро эпизоды с криминальными разборками, а Федя хотел…»

Тут Лика вдруг вспомнила, что Феди с нею нет. Где он, неизвестно, и никто не знает, что будет дальше и станут ли снимать еще какие-то эпизоды. От этой неизвестности Лике стало так страшно, что она наконец зарыдала в голос, трясясь всем телом и разбрызгивая слезы. Катерина оттащила ее в сторонку.