Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - Георгий Вайнер Страница 5

Возьми банджо, сыграй мне на прощанье…

Я достал из внутреннего кармана плоскую фляжку с деревенским бренди, которым благословил меня в дорогу Пит Флэнаган. Отвинтил неспешно пробку, налил в освободившиеся стаканы коньяк. Себе и Смаглию. Он с интересом смотрел на меня:

– Нарушаешь устав, командир?

– Я никогда не пью один. – Нюхнул пойло табачного цвета, пахнущее почему-то яблоками, и выпил.

– Замечательно! – восхитился Смаглий. – Один мой знакомый говорит, что кто пьет один – чокается с дьяволом.

– Не ври, это не твой знакомый. Это Шекспир говорил…

– Да хрен с ним! Какая разница? Не влияет. Для тебя важно, что, если не пьешь в одиночку, значит, умрешь не от пьянки.

– Наверное, – кивнул я. – Не успею…

Смаглий выпил, сморщился, затем блаженно ухмыльнулся:

– Хорошо! Ох, хорошо! Коньяк – дрянь, а парень ты интересный.

– Чем?

– Халявный марочный коньяк не пьешь. Только на свои бабульки?

– Я на халяву не падаю.

– А если друзья ставят?

– Это не халява. Это, дурак, обмен любовью… Моя подружка так говорит.

– Н-да? – удивляется Смаглий. – Наверное, впрочем… Слушай, я тебе с утра хотел сказать, да все эта хива конвойная под ногами мельтешит…

– У нас с тобой от них отдельных секретов нет, – спокойно заметил я.

– Ну, это как сказать… Если бы ты так не надрывался, отлавливая меня, я бы тебя сам сыскал.

– Оказывается! – Я искренне засмеялся. – Это зачем еще?

– «…Услышу ли песню, Которую запомню навсегда…» – пел Бутусов.

– Зачем! Зачем! Я ведь только сегодня понял, что ты – это ты! Что мне ТЕБЕ привет передать надо! Налей еще по стопарю, я с тобой хочу обменяться любовью.

– Интересное кино! – Я действительно удивился, но коньяк налил, закрутил пробку фляжки и убрал ее в карман. – «Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало…»

Смаглий одним глотком дернул коньяк, вытер рот рукавом своего великолепного пиджака, отхлебнул минералки. Потом ровно сказал:

– Тебе привет от Кости Бойко…

Я допил свой деревенский коньяк, посидел неподвижно. Наверное, мое лицо было непроницаемо слепо, как у спящих попутчиков в черных наглазниках.

И Бутусов в рябой голубоватой линзе телевизора пел, закрыв глаза – от страха? от боли?

В терпком воздухе крикнет

Последний мой бумажный пароход…

Гудбай, Америка, о-о!..

Я медленно спросил:

– Вместе сидели?

– И сидели, – радостно подтвердил Смаглий, – и пили, и гуляли – жили, одним словом…

– Значит, ты – в Париже, а Кот – на зоне?

Смаглий грустно усмехнулся:

– Скорее наоборот. Я, считай, на зоне, а Кот – откинулся. На воле он.

– Откуда знаешь?

– Знаю, и все. – Смаглий взял с моего столика яркий журнал, показал портрет на обложке. «Александр Серебровский: "Олигархи нужны России!"». Молодой интеллигентный человек в добролюбовских очках насмешливо-осторожно улыбался мне. – Это ведь тоже твой дружбан? – уверенно сказал Смаглий. – Если ты Кота не прикроешь, этот милый паренек уроет его по самую маковку. И на тебе грех будет…

– Ты меня снова пугаешь?

– Нет. Правду говорю.

– А как я его прикрою? Меня через пару дней назад отправят… – И поймал себя на стыдной беспомощности в голосе.

– Не знаю. Ты подумай, – сказал Смаглий, и тон его был не шутовской-развеселый, а скребуще-жесткий, как напильник, и звенели в нем сила и властность, и сам он в этот миг был меньше всего похож на разнаряженного валета. – С коллегами не разговаривай – они на корню все куплены, в ломбард заложены, на рынке проданы. А вон твой конвойный уже назад прет. Запомни телефон для связи, нет-нет, не записывай, запомни, он простой —717–77–77.