Именем народа Д.В.Р. - Олег Петров Страница 5

Впрочем, явного деления на уголовные «профессии» не существовало. Как удавалось, так и грабили. А самый простой способ избавиться от нежелательных свидетелей — убить! За годы Гражданской войны и еще продолжающейся на Дальнем Востоке интервенции человеческая жизнь обесценилась до копеечного уровня.

Для достижения своих целей преступники не останавливались ни перед чем. Ежедневно в их ряды вливались обнищавшие крестьяне и горожане, довольно многочисленной становилась в бандитской среде прослойка бывших партизан, явно недовольных установившимися в ДВР государственными порядками.

«Ишь ты, как повернуло-то, — гудели они промеж собой, — кады япошек с белочехами и семеновщиной рубили в капусту, нужда в нас была великая, а теперя?! Накося-выкуси! Выходит, воевали за здорово живешь? Да кабы и в самом деле по-здоровому бы зажили… Куды с добром! Шрапнельных яблочек, свинцовова гороху наелися досыта, а что до настоящих яблочек и пирогов, так уселися кушать другие, побойчей! Мы кровь-пот проливали, а толстопузые мошну набивали! Теперя потрясли деньгой и ан — на коне! Апельцыны с чоколадой в ресторациях трескают, мать их!..»

Бравые орлы минувших битв наивно полагали, что немедленно после отгремевших залпов начнется раздача наград и благ. И при этом никто не будет обделен. По боевым заслугам и вкладу в партизанскую борьбу каждому и воздастся.

В это искренне верили не только темные крестьянские души, чье участие в боях, как нередко бывало, ограничивалось обороной собственной деревни. Убеждена была в этом и часть партизанских вожаков, теперь претендовавших на высокие государственные посты в министерствах и ведомствах ДВР. Понимание, что методика сабельных рейдов и атак малоприменима в налаживании мирной жизни и общественном обустройстве, а иного опыта участия в государственных делах они не имеют, — такое понимание в сознание лихих партизанских рубак, особенно командиров, входило плохо.

Зато другое лежало на поверхности: опять отовсюду повылазили лоснящиеся буржуйские морды, засели за дорогущие прилавки, за зеленого сукна двухтумбовые столы в присутственных местах, на автомобилях раскатывают, в ресторанах деньги пачками просаживают. И это все при том, что простой люд, как жрал лебеду, как получал хлеб из отрубей на скудные продпайки, так и остался при оном «казенном антиресе».

И не праведное ли в таком случае дело — растрясти буржуйские запасы, куркульскую мошну и отдать народу все, что у него снова обманом выманили?.. Лихая партизанская вольница за несколько огненных лет напрочь отучила многих от былых мирных занятий, отвлекла от земли. Кое-кто и желания-то на возврат не испытывал! Оставались в армии, занимаясь привычным военным ремеслом, в других военизированных структурах. Но — это те, кто принял новую власть или хотя бы увидел в службе этой власти честный способ мирного существования.

Другим, которых было немало, обладание оружием кружило голову. Дернуть винтовочный затвор и махом решить возникшую перед хозяином винтовки проблему — нравилось и устраивало. Простотой решения. А еще — тем, что не надо себя загонять в какие-либо рамки подчинения, дисциплины. Хотелось прежней партизанской вольницы, а гладкое винтовочное ложе или рубчатая рукоятка револьвера в ладони так о ней, забубенной вольнице, напоминали!

Потому, когда ожидание манны небесной от новых властей прошло, не столь уж мало народу взялось промышлять разбоем на дорогах и улицах, благо вооружения хоть отбавляй, а средства для житья-бытия добываются наверняка. В общем, и сыт, и пьян, и нос в табаке, ежели не из робких да при «винторезе» или «нагане», на худой конец, шашка или бомба тоже сойдут…

Оружия в свободном владении и действительно было хоть пруд пруди. Колесниченко как раз и готовил проект недавнего распоряжения правительства ДВР о сдаче всего незаконно находившегося на руках населения вооружения. Приносили. А кто-то просто выбрасывал на улицу. Вот уж на что сознательный и революционный люд — железнодорожная рабочая косточка! — проживает на Дальнем вокзале, а только за две недели после публикации в читинских газетах правительственного распоряжения в этом районе города милиционеры изъяли и подобрали на улицах (!) около 900 стволов разных калибров и систем.

Но Николай Иванович знал: значительная часть «наганов» и трехлинеек, «маузеров» и «берданок», «браунингов» и «арисак» осела у преступного сброда. И пускались стволы урками в дело без малейшей задержки.

Знал Колесниченко и другое. У только что родившейся Дэвээрии какой-либо значимой силы, могущей противостоять бандитскому разгулу, фактически-то пока и нет.

Поначалу, по инерции, общественный порядок пытались охранять остатки семеновской милиции, вернее, тех городских и сельских милицейских сил, что остались после бегства атамана.

В верхах, к счастью, это сразу оценили по-государственному: осенью 1920 года, буквально через несколько дней после освобождения Читы от интервентов и белогвардейцев, по предложению управляющего внутренними делами ДВР Герасима Аршинского, Облнарвоенком — тогдашний орган высшей власти — образовал Забайкальское областное управление милиции с возложением обязанностей его начальника на известного партизанского вожака Василия Михайловича Сокол-Номоконова.

4

— Что же вы, товарищи дорогие, делаете! — обескураженно, но с плохо скрываемым удовольствием от оказанной чести, взялся было возражать на заседании областного ревкома прославленный партизанский командир. — Дело-то во многом незнакомое. Я уж и забыл когда, да и кем — простым милиционером — был! А тут — каков размах! Целая область, товарищи! Человек со знаниями соответствующими, с обучением нужен. А моего опыта…

— А японцев и семеновские морды бить, где обучался?! — выкрикнул весело кто-то от стола президиума. Все одобрительно зашумели и голосовали единогласно, потому как биографию Сокол-Номоконова знали.

Участник революционных событий 1905 года, которые для него закончились заключением в Нерчинскую тюрьму. Потом, с весны семнадцатого, член Успенского волостного комитета общественной безопасности в селе Ключевском, Василий Сокол-Номоконов, с наступлением советской власти, как наиболее грамотный, закончивший двухклассное училище, был выдвинут на милицейскую работу — на станцию Куэнга, обслуживал по железной дороге плечо Приисковая — Куэнга до конца августа восемнадцатого. После падения советской власти ушел в тайгу в составе первого в Забайкалье партизанского отряда под командованием Ивана Кузьмича Бурдинского.

Отряд просуществовал недолго, был разгромлен. Чудом остался жив Василий Михайлович. Но когда снова начали собираться партизанские силы, — он в первых рядах: в августе девятнадцатого уже командует Зиловским особым крестьянским летучим партизанским отрядом, ощутимо «щиплет интервента», объединяет вокруг своего отряда разрозненные партизанские силы, становится крупным вожаком: в апреле двадцатого в составе специальной делегации ведет переговоры с японским командованием на станции Гонгота, а с лета возглавляет все повстанческие силы в районе Сретенска, Нерчинска и Новотроицка. В октябре превращается в кадрового военного: назначается командиром 5-й стрелковой бригады Народно-революционной армии.