Полное блюдце секретов - Андрей Кивинов Страница 5

Что он никого не бил ножом, что нож вовсе не его… Ну, и так далее. Все эти доводы в расчет приниматься уже не будут. Доказательная база достаточно основательна. И наш дорогой Игорь Валерьевич прямо отсюда уезжает в следственный изолятор, говоря проще, в «Кресты», где томится до суда в безделье и скуке.

На суде он по-прежнему бьет себя копытом в грудь, утверждая, что вышла ошибочка.

Суд изучает доказательства и, убеждаясь, что Игорь Валерьевич просто-напросто хочет соскочить, выносит строгий, но справедливый приговор. То есть назначает максимальный срок из тех, что предусмотрены в Кодексе. Для справки – по сто восьмой, части первой, полагается восемь лет лишения свободы. Можешь мне верить, можешь не верить, но тем, кто стоит в отказе, максимальный приговор почти всегда обеспечен. И это справедливо. Кто-то должен платить за мои стоптанные ноги, за мое потраченное на поиски улик время, за мои нервные клетки. Так что расплата идет сполна.

После суда бедный, невиновный Королев отправляется на зону с каким-нибудь соблазнительным режимом, где и проводит в тоске, печали и раздумьях последующие восемь лет. Уедет Игорь Валерьевич, так и не попрощавшись, так и не поцеловав перед дальней дорогой свою любимую невесту Анечку.

– При чем здесь Анюта? – не выдержал Игорь.

– Да не знаю, будет ли она ждать целых восемь лет какого-то уголовника. Ведь это самые лучшие годы человеческой жизни. Думаю, не будет. Она, во-первых, не глупа, а во-вторых, весьма симпатична. Упорхнет в чье-нибудь гнездышко.

Игорь начал нервно кусать ногти.

– И еще запомни: нормальными людьми оттуда, как правило, не возвращаются.

Проверено многочисленными опытами. За первой ходкой следует вторая, потом третья…

И понеслось. Вся жизнь испорчена брошенными в юности неосторожными словами: «Это не я».

Теперь ситуация вторая. Ты чистосердечно рассказываешь правду, без всяких там «угрожали», «пугали», в дальнейшем не юлишь и не выкручиваешься. Свободу в виде подписки о невыезде я тебе, конечно, гарантировать не могу: во-первых, это во власти только следователя, и во-вторых, «сто восемь» – это не семечки. То есть возможен тот вариант, что ты все равно едешь в «Кресты».

Как видишь, играю я честно, ничего тебе не гарантируя. Но… Ты зарабатываешь множество очков в свою пользу. К примеру, ты можешь делать упор на самооборону, на то, что никогда раньше ничего криминального не имел, что активно помогал следствию.

Вполне возможно, суд учтет твои доводы и переквалифицирует сто восьмую на сто одиннадцатую. А наказание там – тьфу, как правило, условное. Заметь, что, если ты стоишь в отказе, ни о какой переквалификации и речи быть не может. Но даже если суд оставит сто восьмую статью, то приговор ни в коем случае не будет максимальным.

Фоменко затушил сигарету о торец стола и выбросил окурок за батарею.

– С учетом обстоятельств, с учетом твоей личности и, главное, признания ты получишь немного. Но самое важное здесь то, – Фоменко выдержал паузу, что ты сможешь поговорить со своей Анютой. Имеется в виду до суда, конечно. Один на один. Живой разговор не заменят никакие письма и «малявы» . Верно, согласись?

Игорь потер виски ладонями. Господи, как он запутался. Он ничего не понял из того, что сказал ему Фоменко, кроме последних слов. О том, что он сможет увидеть Анюту. Он не знал, правду ли говорит Фоменко или сочиняет, но мысль о том, что он сядет в тюрьму, так ничего и не объяснив Ане и не простившись, напрочь заглушала все остальное. Всякую логику, всякий трезвый и холодный расчет.

– Вот так, милый мой Игорек, теперь выбирай. Колхоз-дело добровольное…

– Каким образом я смогу ее увидеть? Вы приведете ее сюда?

– Нет. Сюда ее не пустят. В «Кресты» тем более. Я могу организовать вам свиданьице у себя. Причем опять-таки все зависит от тебя. После того как ты дашь правдивые показания, следователь повезет тебя на уличную операцию, то есть на проверку показаний на месте. Ты показываешь и рассказываешь, как все происходило, – что-то типа театра одного актера. Тыкаешь пальцем в кучу, куда скинул «перо», фотографируешься на память вместе с понятыми, ну, и все, в принципе.

После уличной, как правило, заезжают в отделение, следователь там прочитает тебе протокол. Потом он, вернее она, захочет отобедать, сходить в туалет, позвонить маме.

Ну, мало ли, что может ей захотеться. Вот в этот момент я и приглашу к себе в гости твою Анюту. Вы чирикаете минут двадцать-тридцать в моем кабинете, не касаясь, разумеется, запрещенных тем, как то: пропаганда войны, передача шифрограмм западным спецслужбам и, конечно, твой арест. Не, объяснять ей ты можешь, но чтоб не было никаких договоров об алиби или как убрать свидетелей. Понял?

Игорь сглотнул слюну.

– А вы… вы не обманете?..

– А какой смысл? Ты идешь навстречу мне, я, естественно, тебе. О, поэзия в прозе.

Если следователь вдруг не захочет отобедать, я сделаю так, что она захочет. Это уж мои проблемы.

– Хорошо… Хорошо, я все покажу.

– Я и не сомневался, что мы договоримся. Ты ведь неглупый парень, зачем портить себе жизнь?

Фоменко нажал кнопочку на стене.

Зашел сержант.

– Все, дорогой, спокойной ночи. Иди, спи. И попутно вспоминай, как там все было/ Уличная будет завтра. И поменьше слушай советчиков.

Сержант вывел Игоря из комнаты. Павел Николаевич не спал. Он лежал на койке и курил.

– Что случилось, Игорек? Игорь сел напротив и, как прежде, уставился в пол.

– Я не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Ничего не знаю…

– Так, занятно… Я полагаю, тебя вытаскивал этот Фоменко? Игорь кивнул.

– Ну, а ты?

– Я признался.

– Зачем?

– Я не могу. Не могу рисковать. Я хочу увидеть Анюту.

– Ты ее и так увидишь завтра вечером. Что он там тебе наплел?

– У них есть свидетель.

– Очень сомневаюсь. Иначе Фоменко не прискакал бы к тебе в два ночи.

– Я ничего не знаю, – зачем-то снова повторил Игорь. – Я хочу видеть Анюту.

– Дурак ты, паря. – Павел Николаевич затушил окурок и отвернулся к стенке. – Поэтому надоел ты мне. Делай, как не знаешь. Когда в мужской базар встревает баба, я убегаю в сторонку. Подальше…

Игорь лег на койку и закрыл глаза.