Человек, которого я убил - Надежда и Николай Зорины Страница 5

Однажды Полина проснулась от того, что два человека, мужчина и женщина, о чем-то громко и ожесточенно спорили. Голоса были незнакомыми, и сначала она подумала, что это новый врач выговаривает за что-то новой медсестре, та, оправдываясь, объясняет, почему допустила ошибку. Но тут Полина сообразила, что давно уже наступила ночь. Настоящая, не только для нее, для всех. Почему же они так шумят? Неужели не могут говорить потише, ведь разбудят все отделение!

Она стала вслушиваться в их бурный диалог и вдруг поняла, что никакой это не диалог вовсе. Каждый вел свою партию, не слыша другого. Каждый спешил рассказать свою историю. Ей, Полине, рассказать. Для того они сюда и пришли. Но почему же они говорят одновременно? Так ничего понять невозможно.

– Пожалуйста, говорите потише, – попросила Полина.

Оба голоса послушно замолчали.

– Вы хотели о чем-то мне рассказать? Я с удовольствием вас послушаю и помогу, но говорите по очереди.

Некоторое время стояла тишина, обычная, ночная, какая наступает, когда все отделение засыпает. Полине даже показалось, что разговор ей просто послышался. Но тут заговорила женщина:

– Уже совершенно стемнело, но никто из нас не решался включить свет. Мы сидели на кухне. Он знал, что я от него собираюсь уйти, что никак не могу сказать об этом. Резко звякнула ложечка, ударившись о блюдце. В тишине, в темноте этот звук вызвал боль. Мы оба синхронно вздрогнули, совсем как раньше, и оба одновременно рассмеялись и рассердились на этот неуместный смех. И тогда в раздражении я крикнула: «Ну да, ну да, ты все правильно понял!» А он… Если бы я могла все повернуть назад, если бы могла!

– Он подумал, – перебил женщину мужчина, – что я его попросту обкрадываю. Но ведь эту фирму мы организовали вместе. Ему надоело делиться, вот в чем все дело. Он даже денег на киллера пожалел, сам решил меня устранить. Киллер бы не промахнулся.

– Он был всегда таким интеллигентным человеком, – снова вступила женщина, – а тут стал кричать, совсем как какой-нибудь пьяный слесарь. Так некрасиво себя повел. Все добивался, чтобы я ему ответила, чем тот, к которому ухожу, лучше его. Это уж просто какая-то пошлость!

– Ряды чисел в своем банковском счете мой компаньон неизменно умножал на два и все представлял, какая была бы огромная сумма, если бы не приходилось со мной делиться. Ну и доумножался. Его теперь посадят, а я… Его ведь посадят? Я видел его лицо, я его узнал, хоть он и попытался загримироваться. Всегда был дурак. А стал еще жадный дурак.

– На холодильнике в вазе стояли цветы. Они его жутко раздражали, с самого начала, я это видела. А тут схватил букет и выбросил в окно. Цветы мне подарили на работе, а он-то подумал… Идиот! Неужели он полагал, что, если бы это были те цветы, я вот так поставила бы их на нашей кухне? У меня был день рождения, а он даже не вспомнил об этом. Я…

– Его обязательно посадят! – прикрикнул на женщину мужчина. – Это я вам говорю! Должна же в этом мире быть какая-то справедливость!

Мужчина и женщина опять заговорили одновременно и очень громко. Полина попыталась их успокоить, но они ее не послушались. Женщина заплакала, мужчина застонал, протяжно и жутко, словно боль его сделалась невыносимой. Полине их было ужасно жалко, но и слушать дальше эту отчаянную какофонию, в которой нельзя больше было разобрать ни одной связной фразы, она не могла. Презирая себя за малодушие и слабость, она нажала на кнопку вызова медсестры. Голоса тут же смолкли, будто звонок прозвучал в палате. Ушли или просто притаились? Интересно, как обустроена палата, – есть здесь какие-нибудь места, где можно было бы спрятаться?

Медсестра была недовольна, что ее разбудили, но, судя по всему, никаких посторонних в палате не увидела. Полина не стала ей ничего рассказывать, попросила сделать укол, чтобы как-то объяснить вызов.

Укол помог, она тут же уснула. Вот только сны были какие-то странные. Чужие сны. Продолжения историй мужчины и женщины, которые приходили к ней этой ночью рассказать о себе. Женщина пострадала в результате крушения поезда, когда ехала к своему новому мужу. Мужчина выстраивал план мести своему компаньону. Она не понимала, что происходит.

Весь следующий день они ее донимали: вклинивались в разговор с мамой, перебивали такой всегда обстоятельный отчет врача о ее состоянии, вторгались в сны. Полина попросила Виктора описать ее палату. Оказалось, что все помещение, довольно большое, поделено на отдельные боксы. В боксах справа и слева от нее находились две девушки, обе в сознании – пострадали при взрыве на заводе бытовой химии. Версия о том, что эти голоса – бормотание соседей в бреду, провалилась. И потом, кроме нее, их никто не слышал. Что же тогда это такое?

Ночью они совсем распоясались. Женщина умоляла своего покинутого мужа о прощении, но так зло, так яростно, будто продолжала его ненавидеть. Мужчина, представляя, что находится в зале суда, давал свидетельские показания против своего обидчика. И не было никакой возможности их усмирить – они ее совершенно не слушали. Лишь под утро мужчина наконец замолчал. Ярость женщины сменилась тихими всхлипами. Но вступил третий, неслышный до этого голос, слабенький, тонкий, почти детский. И тогда Полина пришла к неприятному открытию, что обрела способность слышать мысли и видеть сны посторонних людей. Не всех, только некоторых, ведь ни родителей, ни Виктора, ни медперсонал, ни ближайших своих соседок она совершенно не слышала.

Утром Полина рассказала об этом врачу, подробно, не упуская ни малейшей детали. Тот сначала пришел в необыкновенное и непонятное волнение, потом, видимо, чтобы скрыть свою растерянность, загрузил ее медицинскими терминами. Из его объяснений она поняла лишь то, что никаких особых способностей у нее не появилось – это побочные действия лекарств и последствие травмы.

– Все пройдет, как только вы поправитесь, – сказал врач под конец, – а поправитесь вы обязательно.

И он оказался прав. Голоса преследовали Полину еще несколько дней, а когда состояние окончательно стабилизировалось и ее перевели из реанимации в обычную палату, отстали.

Первое, чему она научилась в своей новой жизни, – это пользоваться телефоном. Как только смогла самостоятельно садиться в постели, сразу и приступила к освоению такого привычного раньше, но теперь чужого, холодного, совершено непослушного аппарата. Это было совсем не просто, сначала через раз попадала не туда, куда звонила, а о том, чтобы, например, послать SMS, вообще не шло речи. Но в конце концов она справилась.

Как справилась и со всем остальным: пить, не захлебываясь, аккуратно есть, одеваться, передвигаться в пространстве. Она твердо решила, что, когда ее выпишут из больницы, будет жить одна, в своей квартире, ни за что не станет той безвольной куклой, которой представила себя вначале. Родители изо всех сил сопротивлялись ее самостоятельности, Полина изо всех сил сопротивлялась их опеке. Из-за этого постоянно возникали конфликты. Мама пыталась кормить ее с ложечки, папа, стоило ей сделать попытку подняться с постели, подхватывал на руки. Для них она снова стала беспомощным младенцем. Временами Полине казалось: родители, как и тетя, рады, что жизнь ее снова в их руках, что теперь-то, по крайней мере, все зависит от них. Это ее просто выводило из себя, и сопротивление переходило в самую настоящую войну.