По живому следу - Фридрих Незнанский Страница 5

— Хорошая, я вам это гарантирую… Но вот родственники неудачные попались. Сначала к ней все приезжали. Бабушки обе и тетка. Потом они здесь спорили, ругались, кто должен ребенка взять. Одна бабушка говорит: «Она мою дочь убила, видеть не хочу, воспитать не сумею». Другая: «Я сама уже старая, единственный сын погиб, некому обо мне позаботиться, с ребенком не справлюсь». Тетка кричит, что самой надо замуж выходить, а ребенок мешать будет. Так и не договорились между собой, а ребенок вот сиротой остался.

Выслушав эту печальную историю, Бритвина с радостью для себя отметила, что наследственность, должно быть, у девочки вполне благоприятная. Родители не алкоголики, оба умерли не от опасных болезней, в тюрьме, слава богу, никто не сидел, так что пресловутые гены, кажется, в порядке.

— Я возьму ее, — решительно сказала Бритвина.

— Ну смотрите… — Воспитательница с сомнением покачала головой. — Ее никто брать не хочет.

— Почему?

— Говорят, дикая она, молчаливая. Берут-то в основном веселых, живых, розовощеких…

— Ну я все-таки не котенка выбираю, — возразила Вероника.

— И правильно… А она-то на самом деле девочка умная и ласковая, только подход найти к ней надо. Супруг-то ваш, видно, мальчика хочет?

— Ничего, — ответила Бритвина, — это я улажу.

Уговорив мужа (это оказалось не так сложно), собрав все необходимые документы, Вероника Сергеевна добилась своего и в один из холодных осенних дней привезла девочку домой. Она была почти счастлива, только боялась, что муж не станет любить ребенка как своего.

Но спустя некоторое время Бритвин и сам привязался к малышке, которая оказалась тихой, доброй, застенчивой девочкой, не чаял в ней души и с гордостью называл «доча».

Сама же Вероника Сергеевна, с любовью и трепетом наблюдая за тем, как растет ее малышка, ее «кровиночка», терзала себя одной мыслью.

— Что будет, — говорила она лучшей подруге, — если она вырастет и узнает, что неродная нам? Это же будет такая травма для нее! Может, сказать всю правду, пока она еще маленькая?

— Ничего не говори, — советовала подруга, — она уж все, что было до вас, забыла, и нечего лишний раз напоминать. А узнает, так еще больше любить будет. Брошенные дети сильнее домашних любовь и благодарность испытывают, потому что знают, как без того да без другого живется.

…Сонечка росла в атмосфере любви и ласки. Родители баловали ее как могли. Девочка действительно вскоре и думать забыла о том, что когда-то она жила совсем в другом месте, где не было заботливых мамы и папы, не было собственной уютной комнаты и дорогих, красивых игрушек, ярких книжек и нарядных платьиц. Зато было много других детей, холодные казенные койки и одежда с черным, расплывшимся штампом на подоле…

Только иногда, непонятно откуда, перед глазами Сони появлялись длинные коридоры со стенами, выкрашенными в тяжелый зеленый цвет, комната со множеством кроватей, стоящих в два ряда, и одинокий завядший цветок в глиняном горшке.

А еще однажды Соня как наяву увидела другую картину. Она вместе с еще несколькими девочками стоит в одних трусиках в узком коридоре, ледяной кафель обжигает ее ступни, толстая тетка в белом халате выкрикивает:

— Ганичкина!

И она, Соня, подходит к этой женщине, берет из ее рук мешочек с мылом, мочалкой, полотенцем и шлепает босиком по холодному плиточному полу в душевую комнату…

На следующее утро Соня подошла к матери и в утвердительном тоне сказала:

— Мама, а мне приснилось, что у меня раньше была другая фамилия, не Бритвина.

Вероника Сергеевна побледнела на минуту, но тут же справилась со своими чувствами и спросила:

— Когда?

— Я сегодня ночью видела. Нет, мама, я часто вижу. Здание старое, там детей много, а еще комнаты большие-большие, и кошка серая есть.

— Просто ты у меня фантазерка, — отвечала ей Бритвина, — придумываешь себе что-то, а потом сама же и веришь.

Такое объяснение на время удовлетворило Соню. Она была еще слишком мала, чтобы делать какие-то выводы, а потому безоговорочно поверила матери.

Только через несколько лет, когда Соне уже было почти десять, до сих пор разрозненные картинки сложились, как детали мозаики, в единое целое. И длинные коридоры, и большие комнаты, и дети, и чужая фамилия — все это, казавшееся раньше нереальным и придуманным, стало понятным.

Соня со свойственной ей прямотой без обиняков спросила у матери:

— Мам, а я вам неродная, да?

Бритвина, готовя в это время салат, вздрогнула и порезала палец.

— Кто тебе это сказал? — серьезно спросила она.

— Никто мне не говорил, я сама догадалась. Все как-то само вспомнилось.

— Ну что ж, — вздохнула Вероника Сергеевна, — если так все получилось, я тебе объясню.

И Бритвина рассказала дочери и про то, как долго пыталась родить своего ребенка, и как мучилась и страдала оттого, что бездетна, и как решилась на усыновление, и, наконец, как приехали в детский дом за мальчиком, а нашли ее, Соню.

Девочка внимательно слушала мать, ни разу не перебила ее, только иногда вскидывала свои глаза на грустное и взволнованное лицо матери и снова опускала их.

— Теперь ты все знаешь, — закончила свой рассказ Вероника Сергеевна. — Разве что-нибудь изменилось?

— Нет… Ничего, — ответила Соня. — Ведь оттого что я все узнала, ты меня обратно не сдашь? — пошутила она.

— Нет, конечно, девочка моя! Как я рада, что ты у меня такая умница выросла, — облегченно вздохнула Бритвина и улыбнулась.

И никогда больше не повторялся этот разговор между матерью и дочерью. Соня своим чутким детским сердцем понимала, как неприятно матери вспоминать об этом, и не задала больше ни одного вопроса. А Вероника Сергеевна только нежнее стала относиться к своей девочке, пыталась больше баловать, хотя и до этого Соне ни в чем отказа не было, в общем, старалась сделать так, чтобы дочка даже на минуту не могла ощутить своего открывшегося вдруг сиротства.

Соня, конечно, потратила много времени на то, чтобы переварить, что же с ней произошло. Сильно переживала. Однажды не выдержала и рассказала обо всем своей лучшей подруге Кате. Та сначала вытаращила на Соню свои зеленые глазищи, а потом в свойственной ей манере заявила:

— Вот везет некоторым, какая у тебя мама классная, не то что моя. Может, и мне в детдом податься, глядишь, удочерит кто поспокойнее и подобрее.

Такая странная реакция подруги подействовала на Соню лучше любых утешений и объяснений, и вскоре она и думать забыла о том неприятном разговоре.

Катя была лучшей подругой с первого класса, да и жила по соседству, так что редко девочки разлучались больше чем на день. Мама Кати и впрямь была строга. Ругала и наказывала свою дочь за малейшую провинность. И не раз приходилось Соне брать на себя Катькины маленькие шалости, потому что обе они знали — Сонины родители только посмеются над тем, за что Катьку мама сурово накажет. Много раз приходилось Соне выслушивать упреки учителей за Катины проделки: за разбитый цветочный горшок, за беспорядок, устроенный в классе, за порванную книжку, за болтовню на уроке.