Чудовище во мраке - Эдогава Рампо Страница 5

Сюндэй Оэ, как это явствовало из его писем, сменил множество разных профессий и четыре года назад неожиданно для себя самого сделался писателем.

Его первое произведение вышло в свет тогда, когда в Японии еще не было создано практически ни одного детективного романа, и, как первое в своем роде явление, оно было встречено сочувственно читающей публикой. Оэ сразу же стал любимцем читателей.

Нельзя сказать, чтобы он был особенно плодовитым писателем, тем не менее время от времени на страницах газет и журналов появлялись его новые произведения. То были сплошь зловещие, леденящие душу сочинения. Каждое из них, казалось, было пропитано кровью, коварством и пороком настолько, что всякий раз мороз пробирал по коже. Однако, как это ни парадоксально, его произведения таили в себе некую притягательную силу, и популярность Оэ не меркла.

Что касается меня, то я обратился к детективному жанру почти одновременно с ним, оставив ради этого занятие детской литературой. По причине крайней немногочисленности детективных произведений мое имя тоже не осталось незамеченным в литературных кругах. Оказавшись собратьями по перу, мы с Оэ тем не менее настолько отличались друг от друга в своих произведениях, что нас можно было назвать антиподами. Кроме того, он писал в мрачной, болезненной и навязчивой манере, а мои произведения отличались ясностью, основанной на здравом смысле.

Таким образом, мы с Оэ сразу же оказались в положении соперников. Случалось и такое, что мы публично на страницах журналов бранили друг друга. Вернее сказать, к моей досаде, чаще всего в положении атакующей стороны оказывался я, что же до Сюндэя, то он, хотя время от времени и парировал мои нападки, по большей части не снисходил до споров со мной, предпочитая отмалчиваться. И продолжал публиковать одно за другим свои исполненные жути произведения.

По правде говоря, браня книги Оэ, я не мог не ощущать на себе их гнетущей силы. Казалось, что автор был одержим какой-то своеобразной страстью, которая была подобна, если можно так выразиться, тлеющему огню, не способному разгореться ярким пламенем. Но для читателя, может быть, в этом и таилась непонятная притягательная сила. И ежели предположить, что эту силу питает, как утверждает в письмах Сюндэй, неугасимая его ненависть к Сидзуко, все это тогда можно до некоторой степени понять и объяснить.

Признаюсь, что всякий раз, когда книги Сюндэя получали восторженную оценку, я испытывал жгучую ревность. Во мне даже возникала ребяческая враждебность к нему, и в глубине души я вынашивал желание во что бы то ни стало превзойти соперника.

Однако около года тому назад он вдруг перестал писать и бесследно исчез, словно канул в воду. И это отнюдь не было следствием падения его популярности. Истинная причина его внезапного исчезновения мне неизвестна, только исчез он без следа, к вящей растерянности сотрудников газет и журналов, которые имели с ним дело. Даже я, при всей нелюбви к этому человеку, испытывал некое чувство утраты. Быть может, это покажется нелепостью, но мне явно недоставало любимого врага.

И вот Сидзуко Коямада принесла мне первую, причем поразительную, весть о Сюндэе Оэ. Признаться, в глубине души я обрадовался возможности вновь оказаться лицом к лицу со своим давним противником, правда теперь уже при весьма необычных обстоятельствах.

Впрочем, если задуматься, возможно, Сюндэй на сей раз решил перейти к воплощению в жизнь своих сумасбродных литературных идей, и в этом не было ничего удивительного. Наверное, это было даже логично.

Как выразился один из знавших Оэ людей, он был, что называется, «преступником в душе». Им двигало желание нести людям смерть, его обуревали те же страсти, что владеют убийцей, с той лишь разницей, что свои кровавые преступления он до сих пор совершал только на бумаге.

Читатели его произведений наверняка помнят особую зловещую атмосферу, присущую его книгам. Помнят, что его романы насквозь проникнуты какой-то ненормальной подозрительностью, таинственностью и жестокостью. В одном из своих произведений он сделал следующее леденящее душу признание: «И вот наступило время, когда он мог более довольствоваться одним лишь сочинительством. Смертельно устав от господствующих в этом мире скуки и банальности, он прежде находил удовольствие в том, что запечатлевал свои причудливые фантазии на бумаге. Это, собственно, и побудило его взяться за перо. Но вскоре и сочинительство ему наскучило. Что же теперь сулит ему острые ощущения? Преступление, только преступление. Единственное, чего он еще не успел изведать, была влекущая сладость преступления».

Повседневная жизнь Оэ изобиловала странностями и чудачествами. В среде писателей и журналистов он был известен своей болезненной мизантропией и склонностью к таинственности. Редко кому удавалось бывать у него. Как правило, дверь его дома захлопывалась перед любым посетителем, какое бы высокое положение тот ни занимал. Кроме того, он часто менял место жительства и, ссылаясь на дурное самочувствие, никогда не показывался на писательских собраниях.

Если верить слухам, он день и ночь проводил в постели, даже ел и работал лежа. Днем он плотно прикрывал ставни и, включив пятисвечовую лампочку, копошился в полумраке своей комнаты, записывая на бумагу свои дикие фантазии.

Когда я узнал, что Оэ перестал писать и куда-то исчез, я подумал, уже не перешел ли он к претворению в жизнь своих сумасбродных замыслов, найдя себе пристанище где-нибудь в глухих трущобах Асакуса, которые не раз описывались в его произведениях. И вот не прошло и полугода, как он и в самом деле обнаружил себя как раз в роли человека, готового к осуществлению своих зловещих планов.

Я решил, что смогу скорее отыскать Сюндэя Оэ, если прибегну к помощи литературных сотрудников газет или агентов по сбору рукописей для журналов, которые непосредственно связаны с печатающимися в них авторами. Однако, как я уже упоминал, Оэ был человеком со странностями и редко допускал к себе посетителей, поэтому после наведения самых общих справок о нем в редакциях журналов я понял, что необходимо найти человека, который был бы с ним близко знаком. По счастливой случайности как раз такой человек отыскался среди литераторов, с которыми я поддерживал дружеские отношения.

Речь идет об агенте по сбору рукописей для издательства «Хакубункан» по фамилии Хонда, который снискал себе репутацию ловкого журналиста. Одно время Хонда был как бы специально приставлен к Сюндэю – в его обязанности входило заказывать тому рукописи для журнала. Ко всему прочему, Хонда не лишен был и способностей детектива.

Я позвонил ему по телефону, и он приехал ко мне. В ответ на мой первый вопрос, по поводу образа жизни Оэ, он произнес этаким фамильярным тоном, будто давно находился с Оэ в приятельских отношениях:

– Ах, ты о Сюндэе? Ну и стервец же он, право. – И, расплывшись в добродушной улыбке подобно богу Дайкоку, охотно принялся отвечать на мои вопросы.

По словам Хонды, когда Сюндэй был еще начинающим писателем, он снимал небольшой домик на окраине Токио, в Икэбукуро. Однако по мере того, как литературная слава его росла и соответственно увеличивались его доходы, он арендовал все более просторные жилища. Хонда назвал мне около семи адресов, которые за два года успел сменить Сюндэй: он жил на улице Кикуите в районе Усигомэ, потом в районе Нэгиси, затем на улице Хацусэте в Янака и в других местах.