Умереть на сцене - Ирина Комарова Страница 5

— Понятно. — Шеф посмотрел на часы. — Что ж, я думаю, что отыскать вашего хулигана будет не особенно сложно. А в дальнейшем планы у вас какие? Будете в суд подавать?

— В суд? А разве можно? В смысле, за вот такое телефонное хамство можно и в суд?

— Можно, почему нет. Конечно, это не уголовное преступление, но административный штраф и некоторая сумма за моральный ущерб вполне реальны. От адвоката, конечно, зависит. Есть у вас к кому обратиться?

— Да, конечно. Среди адвокатов, тоже, знаете ли, театралы встречаются. Я посоветуюсь, спасибо за идею. Действительно, не физиономию же ему бить, этому хулигану. Суд — это самое разумное, вы правы!

— Тогда давайте поступим так: прежде всего, выясним, с какого телефона вам звонят. — Шеф повернул голову в сторону открытой двери и, не повышая голоса, позвал: — Нина!

— Да, сейчас, одну минуту, — откликнулась Ниночка.

Почти сразу зажужжал принтер, скрипнул отодвигаемый стул, и процокали каблучки. Ниночка вошла в кабинет и положила на стол Баринова лист бумаги с двумя короткими столбиками цифр: дата и номер телефона. Даты были разные, а номер телефона один и тот же.

— Это не сотовый, — голос у Нины почему-то звучал виновато, — это номер стационарного рабочего телефона главного режиссера драмтеатра.

— Что? — Рестаев схватил листок, всмотрелся, потряс головой, словно в недоумении, снял очки и снова поднес список к глазам, потом вернул очки на место и растерянно всплеснул руками: — Но как же?! Это же невозможно! Понимаете, этого просто не может быть! — Он растерянно смял листок в руках. — Этот телефон стоит в моем кабинете. То есть что же получается? Я ухожу домой, а кто-то заходит в мой кабинет и с моего телефона звонит мне… не знаю… не представляю… это уже какой-то запредельный цинизм!

Я, честно говоря, смотрела на режиссера с некоторым удивлением. Такая наивность у взрослого человека показалась мне странной и неестественной.

— А кто имеет возможность зайти в кабинет в ваше отсутствие?

— Да никто не может, зачем кому-то заходить, когда меня нет?

— Но ключ от кабинета у кого-нибудь есть, кроме вас?

— Ключ? Зачем ключ, я кабинет не запираю.

— В каком смысле «не запираете»? Что, даже на ночь?

— А зачем запирать? Это же театр, посторонние у нас не ходят, за этим вахтер следит… Вот на вахте, там все ключи есть, и от моего кабинета тоже.

— Минуточку, кажется, я не совсем понял, — опешил Баринов. — То есть к вам в кабинет в ваше отсутствие может войти любой сотрудник театра? От артиста до театрального сантехника?

— Да зачем артисту заходить, если меня там нет? И тем более сантехнику? С сантехниками я вообще никак не пересекаюсь, с ними все вопросы начальник хозяйственной части решает.

Мы с Гошкой переглянулись, а Александр Сергеевич покачал головой:

— Понятно. Доверие к коллективу, конечно, дело хорошее, но в данном случае… Смотрите, как неприятно получается: или в театр, с завидной регулярностью, проникает некто посторонний…

— Это невозможно! — горячо заверил Рестаев. — У нас на вахте работают исключительно добросовестные люди! Они комара постороннего не пропустят.

Я бы не удержалась и поинтересовалась, имеются ли в театре собственные, местные комары, и как именно на вахте их отличают от комаров посторонних, но шеф человек старой закалки, на мелочи отвлекаться не привык.

— Заходит в ваш кабинет…

— Совершенно невозможно!

— Или, воспользовавшись вашим отсутствием, в кабинет заходит кто-то из сотрудников…

— Абсолютно невозможно!

— И осуществляет хулиганский звонок посредством вашего же телефона, — изящно закруглил шеф.

Я ждала очередного протестующего выкрика, но режиссер почему-то промолчал.

— Если вы передумали и не хотите, чтобы мы продолжили искать этого телефонного хулигана, мы не настаиваем, воля ваша. Мы уважаем ваши чувства и даже не потребуем денег за уже проделанную работу. — Шеф указал на бумагу, которую режиссер все еще нервно сжимал в руке.

— Но он же… он же не перестанет звонить? Как вы считаете?

— Не знаю. Есть, конечно, шанс, что эта забава ему уже надоела или надоест в самое ближайшее время.

— Это возможно, вы правы… Но тогда… Получается, что я так и не узнаю, кто этот негодяй? Мне ведь с этими людьми работать, и что? До конца жизни буду сомневаться в каждом? — Он встал, прошелся по кабинету, потом резко обернулся к Баринову: — А вы действительно так можете? Телефон поставить на прослушку, так это, кажется, называется?

— Можем, но зачем? Номер телефона, с которого звонят, мы уже определили, голос вы все равно узнать не можете… Если на то пошло, логичнее поставить камеру в вашем кабинете, а потом просмотреть запись.

— Ну конечно же! Конечно, это же самое простое решение! Камеру в кабинет, и уже завтра я буду знать… это же не сложно? У вас ведь есть камера? А когда вы сможете ее поставить?

— Да хоть сейчас. Гоша?

— Может, лучше Рита? Меня в театре могут узнать, Андрей Борисович, как я понял, не хочет афишировать…

— Да-да, совершенно не хочу! Конечно, Георгий Александрович, я вас всегда рад видеть, но ведь надо будет как-то объяснить… А Рита, наверное, сможет прийти ко мне в качестве… ну, например…

— В качестве журналистки, — подсказал шеф. — Рита, что скажешь?

— Самый удобный вариант, — согласилась я и объяснила Рестаеву: — Я внештатный корреспондент газеты «Вечерний бульвар».

— Прекрасно! Только давайте не сегодня, сегодня у нас с Феликсом… Феликс Семенович, директор наш, и мы с ним сегодня с министром культуры встречаемся. Феликс будет деньги клянчить, — Андрей Борисович криво улыбнулся, — а я группа поддержки. Так что давайте договоримся на завтра, приходите часов в десять в театр. Мы сейчас репетируем «Горе от ума», сделаете вид, что хотите взять у меня интервью! Вы ведь сумеете сделать вид, что вам интересно?

— Мне даже вид делать не придется, — заверила я.

— Вот и прекрасно, вот и договорились!

— Тогда сейчас подпишем договор…

Мы с Гошей дисциплинированно поднялись и вышли из кабинета. Договор «наше все» всегда подписывает один на один с клиентом.

— Пять минут, не больше, — предположила я. — Прочтет договор и без лишних вопросов подпишет.

— Две, — возразила Нина. — Там текста одна страничка, и вряд ли он будет так уж внимательно вчитываться. Проглядит и подпишет.

— Тридцать секунд, — сказал свое веское слово Гоша. — А то и меньше. Он вообще не станет читать, подмахнет не глядя. Не может же он оскорбить порядочных людей недоверием.

— Ты действительно считаешь, что… — Я не договорила, потому что дверь кабинета открылась, и вышел Рестаев.