Тьма над Петроградом - Наталья Александрова Страница 5

Борис с Горецким послушно проследовали за бородатымчеловечком и оказались в кабинете, обставленном и увешанном избыточнымколичеством всевозможных вещей. Среди этого пыльного изобилия сидел в глубокоми неудобном кресле с удивительно длинной спинкой очень сухой старик. Даже сидя,он был чрезвычайно высок.

Старик разглядывал сквозь монокль небольшую, сильносношенную временем монету и что-то вполголоса бормотал. Заметив вошедших, онвскинул длинную холеную голову и высоким приветливым голосом воскликнул:

– А, вот и вы! Садитесь, полковник, садитесь! А с вами– тот самый молодой человек?

– Поручик Ордынцев, – отчеканил Борис, неожиданнопочувствовавший себя уязвленным.

– Очень мило! – проговорил старик, указывая Борисуна свободное кресло. – А меня вот племянница приютила, герцогиня д’Юзез.Много ли старику надо! – Он окинул кабинет рассеянным птичьимвзглядом. – И долго ли еще мне осталось ее стеснять!

Борису показалось фальшивым это стариковское самоуничижениеи показалось также унизительно сидеть здесь, в этом пыльном и захламленномобломками былой роскоши кабинете, но он обещал Горецкому и вынужден был сидеть,и молчать, и слушать.

– Хорошо хоть, Павел Петрович предан, не бросаетстарика! – продолжал хозяин, кивая на своего бородатого наперсника. –И есть еще несколько старых друзей, которые навещают меня время от времени. Новсе равно это не жизнь, не жизнь, а только тень ее, жалкая тень!

Старик запрокинул свою длинную голову и горестно, совсхлипом вздохнул. Затем он встряхнулся, как проснувшаяся собака, и проговорилс бодрой старческой энергией:

– Вот для чего я, собственно, пригласил вас,господа! – Он взял со стола фотографию в серебряной рамке и протянулгостям: – Сашенька, дочь сестры моей, Ольги.

Горецкий вежливо рассмотрел снимок и передал его Борису. Сфотографии на Ордынцева смотрела тоненькая девочка в легком летнем белоснежномплатье, с таким весенним, безмятежным лицом, что сердце Бориса невольнозащемило. Он возвратил фотографию старику и уставился на него со вниманием.

– Я был уверен, – продолжил хозяин с горькимнадломом в голосе, – что Сашеньки нет больше, как и всех остальных… всехостальных. Но недавно через верного человека пришло сообщение, что ее виделитам, в России… – он сделал такой неопределенный и странный жест, как будтоочертил этим жестом добрую половину мира, – и вот… я хотел бы вас попросить…

Но вместо того чтобы закончить свою просьбу, сановный стариквнезапно зашелся сиплым лающим кашлем. Он прижал сухие руки к груди, откинулсяна спинку кресла и тяжело, со свистом дышал между приступами кашля. МаленькийПавел Петрович подкатился к нему, накапал в синюю хрустальную рюмку чего-топахучего, резкого, поднес к бескровным губам. Лицо старика быстро порозовело,кашель прекратился, дыхание выровнялось.

– Я хотел бы вас попросить, – продолжил он как нив чем не бывало, – хотел бы попросить об огромном одолжении. Сашенька –все, что у меня осталось. И если сведения о том, что она жива, верны, то… яничего не пожалею для ее спасения. Сестра давно умерла, а Сашенька так на неепохожа…

Борис невольно подумал о том, что у такого глубокого стариканикак не может быть такой юной племянницы.

Старик склонил голову набок, прикрыл глаза утомленно инадолго затих. Борис почувствовал жалость и сильнейшее раздражение. Для чегополковник Горецкий притащил его в этот старый, пыльный, траченный молью мир, скоторым у Бориса не может быть ничего общего? Эти старухи в прихожей, обломкистарого режима, как говорят большевики в далекой России, одноглазый генерал…Старые, жалкие, нищие, не ждущие от жизни ничего хорошего… И этот полутруп вкресле…

Борис ощутил, как Аркадий Петрович сильно стиснул еголокоть. Неужели он забылся и проговорил последние слова вслух?

Горецкий сердито блеснул пенсне и чуть заметно качнулголовой в сторону. Борис перевел глаза на Павла Петровича, который неслышноманил их руками за собой. В углу комнаты оказалась маленькая дверца,задрапированная пыльной малиновой портьерой. Павел Петрович проскользнул в неепривычно легко, Борису же с Аркадием Петровичем пришлось нагнуться. Затворяя засобой дверь, Борис бросил последний взгляд на его высочество. Старик спал,откинув голову и приоткрыв рот.

Комнатка, куда они попали, ничем не походила на кабинет сего увядающей пышностью. Возле крошечного круглого окна стоял простойписьменный стол, девственно-чистый – на нем не лежали ни бумаги, ни книги, нигазеты, даже письменного прибора не было. Единственным украшением стола былабронзовая лампа на тяжелой подставке из розового мрамора. Вокруг ножки обвиласьвиноградная лоза, к бронзовым гроздьям тянулась бронзовая же девушка вгреческой тунике с тяжелым узлом волос на затылке. Она делала это с такойграцией, что Борис невольно вспомнил юную гречанку, которую встретил давно, вдевятнадцатом году, в Феодосии. Такие же миндалевидные глаза и такой жекрасивый изгиб тела…

Он тут же поморщился и даже замотал головой. Что за нелепыенесвоевременные видения? Наверное, это от сытного обеда, которым накормил егоГорецкий. Небось когда сидел впроголодь, о женщинах и думать забыл!

В комнате, кроме стола, помещались еще два венских стула,банкетка и узенькая девичья кровать, полуприкрытая далеко не новой театральнойширмой, на которой Коломбина в маске отчаянно кокетничала с Арлекином в костюмеиз пестрых лоскутков, а на заднем плане бледный Пьеро воздевал к небу тонкиеруки в немой тоске и печально смотрел на блестящие звезды.

Павел Петрович кивнул Горецкому на стул, Борису досталасьжесткая банкетка.

– Итак, господа… – Павел Петрович внимательнооглядел своих гостей, и Борис невольно отметил, что голос его и все повадкиразительно изменились. Исчезла некоторая нарочитая суетливость движений, атакже беспокойство во взгляде. Теперь глаза смотрели прямо на собеседника, идаже из-за пенсне было видно, что Павел Петрович – человек с определеннымимыслями в голове, мысли эти он держит при себе и высказывает только в случаекрайней необходимости. Вот как сейчас. – Его высочество… – сноваБорис отметил, что титул своего покровителя Павел Петрович произнес хоть и спочтением, но без придыхания, – его высочество высказал вам свою просьбу.Я со своей стороны уполномочен ввести вас в курс дела.

«Давно пора! – раздраженно подумал Борис, ощутив, какурчит в животе. – Черт, ведь обедал же сегодня!»

Но желудок, да и весь его молодой организм дал понять, чтообед был давно, днем, а сейчас уже вечер и вообще обедать нужно каждый день иужинать тоже.

Борис невольно заерзал на банкетке, так что Аркадий Петровичнеодобрительно на него покосился. Ему показалось даже, что Горецкий насмешливоподнял брови. Борис сдержал порыв тут же встать и уйти. Нужно взять себя вруки, ему ли, который за прошлые годы повидал всякого, стесняться какого-тоПавла Петровича, жалкого приживалы при богатом патроне.