Марш обреченных - Владимир Свержин Страница 5

Валера радостно закивал головой. Эту машину он знал отлично. Впрочем, я тоже.

… — Второй, — шеф кивнул на Тагира.

— Понятно, командир, — коротко кивнул Барс. Значит в прикрытии у нас серый «Опель-кадет». Тоже не плохо.

— «Жигули» уже стоят у входа на новое кладбище. — Виктор Федорович жестом фокусника извлек откуда-то ключи и кинул их Валере. — На, держи. Переоденьтесь. Снарядитесь. И вперед! С Богом!

— Разрешите идти?

— Идите. Да, после похорон займитесь-ка этим следователем. Он, похоже, толковый парень.

* * *

За работу, господа мушкетеры, за работу. Похоже, кто-то всерьез собрался устроить нам веселую жизнь. Ну что ж, в эту игру можно играть вдвоем. Беда стране, в которой покрывают убийства и уж совсем хана, когда покрывают убийство разведчика. Мы — люди изначально обреченные. Наша жизнь принесена в жертву интересам государства, каковы бы эти интересы не были. Никто не может упрекнуть нас в том, что мы не соблюдали их. Нас предали те, ради кого мы рисковали всем. Имеем ли мы право защищать себя? Мы полагаем, что да. Если закон считает по-иному — тем хуже для закона!

Вот и наш отсек. Встречая нас, оглушительно верещит мангуст Раджив VI. Талисман нашей группы. Первый из династии наших мангустов был получен в дар от одноименного руководителя Индии. Так сказать с намеком. Работа у нас та же, что и у этого зверька. Нет у нас ни противоядия, ни брони, и не дай нам Бог попасться. Никто не прикроет нашу задницу, случись нам всплыть ею вверх. Такова специфика нашей работы. Не зевай, на то ярмарка!

Нас готовили для работы за рубежом. Для работы жесткой и грязной. Решать щекотливые вопросы нашей политики любыми подходящими методами, не интересуясь мнением по этому поводу у местной власти. Но где теперь заграница? И кто теперь мы? А раз так, значит пора на кладбище, чтобы начать свой путь там, где он заканчивается. Как говорят братья-англичане: «Король умер! Да здравствует король!» Заводи мотор, Термезский Барс! Курс — на Хованское кладбище!

Велика ты, Москва златоглавая. Миллион твоих машин забивает кровеносные сосуды — улицы и вид у тебя от этого не то чтобы болезненный, но странный. Мешанина теремов купеческих, штампованных новостроек и модерновых казино и шопов. Выйдешь на Красную площадь, взглянешь на бутафорские укрепления Кремля, на развеселый храм Василия Блаженного, гордо вздымающий чесночные головки куполов своих над Лобным местом и всплывает в памяти: «Москва, как много в этом звуке…» Отъедешь чуть от памятника Пушкина на площади Макдоналдса, и поди разбери, в какие дебри вас, сударь занесло. Велика, велика Москва. И все флаги в гости, и столпотворение вавилонское. А для генерала нашего, боевого и заслуженного, места не нашлось. Как жил в тени, так и в земле теперь лежать за городской чертой, у черта на куличках.

Коротка память народная, ох, коротка. Узнай кто из мирных обитателей московских, где упокоится прах генерала Рыбакова, пожмет плечами: «А в чем, собственно говоря, дело? А вы бы где хотели?» Уж и не знаю, где. Не в кремлевской стене, конечно. Испокон века в крепостные стены воров и душегубов замуровывали. Место должно быть особое. В Донском монастыре, скажем. Мемориал разведчиков, что ли. Ан нет, шутишь, не будет. К чему нам такие нежности? И разведчиков то у нас: Зорге, Абель, Штирлиц и Йохан Вайс.

Шуршит по разогретому московскому асфальту «Опель» капитана Насурутдинова. Хорошо идет. Незаметно. При обгоне корректен, на скорость не давит, на знаки и светофоры внимание обращает. Неотличим от тысяч других «Опелей». Никакого гусарства. Все по правилам. Мы уже на боевом посту. Светиться права не имеем. Кроме нас, в операции ещё четыре оперативные группы участвуют. Засветился — все! Туши свет, бросай гранату. Накрылось дело. Противник о нашем присутствии только тогда узнать должен, тогда все сделано будет и ничего уже не изменишь. Как ни тужься и щеки не надувай. А до того — исчезни, затаись. Хочешь — деревом прикинься, желаешь — надгробной доской, лишь бы не расконспирировали тебя, орла залетного.