Иерусалимский ковчег - Александр Арсаньев Страница 49

Графиня полулежала на канапе, поглаживая огромную белую кошку. На ней было платье с буфами из жемчужно-серого левантина, перехваченное под грудью розовой лентой. В неглубоком, расшитом кружевом, вырезе поблескивали розовые жемчужины. Светлые волосы ее были также перевиты розовым жемчугом и убраны в высокую греческую прическу.

— Bonjour, — поздоровался я с графиней Лидией.

Она слегка склонила прекрасную голову в знак приветствия.

— Присаживайтесь, — велела Полянская, и я примостился на краешек темно-зеленой оттоманки с атласными, расшитыми золотом, подушками. — Ну и где же ваш слуга? — осведоми— лась она.

— Дожидается нас в дормезе, — ответил я, окинув красноречивым взглядом ее божественную фигуру. По выражению ее лица я понял, что графиня вполне догадалась о значении этого взгляда.

— Но я думала, — проговорила она немного растерянно, — Что мы отправимся в путь в моем собственном экипаже!

— О! — я махнул рукой. — Но моя карета приспособлена именно для таких переездов, и я умоляю вас принять мое приглашение.

— Но мне ничего другого и не остается, — развела руками графиня, подарив мне одну из своих самых очаровательных улыбок. Что-то подсказывало мне, что добром все это не кончится, но тем не менее я продолжал играть свою роль, постепенно все более вживаясь в избранный мною образ.

— Вы прекрасны, как фея, — заверил я ее.

— Вы так галантны, — графиня смущенно опустила глаза.

— На вас больше никто не покушался? — спросил я ее встревоженно. — Я почти не спал эту ночь, переживая за вас. Мне даже приснилось, что вас похитили!

— Ну что вы, Яков Андреевич, Бог с вами! — всплеснула она руками. — По счастию, мои недоброжелатели наконец-то оставили меня в покое.

— А ваш ночной посетитель? — не унимался я. — Вы расспросили свою прислугу?

— Конечно, — сказала Лидия Львовна, согнав с колен ленивую кошку. — Но Семен с Авдотьей утверждают в два голоса, что ничего не знают об этом, — добавила она.

Я мысленно усмехнулся в ответ на ее слова, но сделал вид, что поверил.

— Семен! — крикнула она своего лакея. Я осмотрелся по сторонам и нигде не заметил шнурка от сонетки.

Через несколько минут в дверном проеме появилась курчавая голова:

— Чего изволите? — осведомился он.

— Снеси мои вещи в дормез к господину Кольцову, — приказала Полянская.

— А кучеру вашему что передать? — сурово поинтересовался Семен. — Чтобы лошадей распрягал? Вы же уже велели свой экипаж закладывать!

— Это не твое дело! — нервно проговорила графиня. — Делай, как я сказала!

— Воля ваша, — вздохнул Семен и закрыл за собою дверь.

Графиня привстала с канапе, оправила шуршащее платье и бросила русалочий взгляд в каминное зеркало.

— Пора, — сказала она, облачившись в короткий мышиный спенсер на шелковистой ярко-малиновой подкладке. Небрежным движением руки графиня Лидия спрятала свои прекрасные волосы под серебристой бархатной шляпой на шелку, богато отделанной парижскими лентами и перьями.

— Пора, — согласился я и вышел из комнаты. Лидия Львовна Полянская последовала за мной.

Я помог открыть графине дверцу кареты.

— Прошу, — поклонился я, а Кинрю подал ей руку.

Лидия Львовна вздрогнула:

— Кто это? — испуганно спросила она.

— Юкио Хацуми, — представил я графине Полянской своего золотого дракона. — Мой старый друг и преданный слуга.

— Так вы о нем писали в своей записке? — изумилась она. — Ah, que c'est amusent! — воскликнула графиня, как только оправилась от неожиданности.

Кинрю прекрасно понял, потому как никогда не нуждался в переводчиках, что сказала Лидия Львовна, но, вопреки тому, что японец не нашел в этом ничего забавного, он так ничем и не выдал даме, что прекрасно говорит по-французски.

Тактика его была мне знакома, именно таким образом было гораздо легче узнать массу всего нового и интересного. При человеке, который не понимает ни слова, собеседники во все времена чувствовали себя свободнее и иногда поверяли друг другу даже сокровенные тайны.

Возница стегнул лошадей, и карета тронулась с места. Кинрю разложил на сидении свою шахматную доску. Почему-то на этот раз он не взял с собой свою легендарную вай ки.

— Вы играете в шахматы? — обратилась к нему Полянская.

Японец кивнул.

— Разрешите составить вам компанию, — попросила она.

Кинрю передвинул на ее стороны все белые фигуры. Через час Лидия Львовна объявила мат моему дракону.

— Не может быть! — растерянно воскликнул японец, а мне стало очень тревожно за судьбу нашего нелегкого предприятия.

Графиня заулыбалась.

— Мой жених научил меня играть в эту игру, — объяснила она свое везение.

— Он великий математик? — с интересом осведомился Кинрю.

— Нет, — возразила ему Полянская. — Он — великий человек!

С этим трудно было поспорить, вряд ли мальтийцы выбрали бы себе в бальи личность заурядную и ничем непримечательную.

— Расскажите о нем, — попросил Кинрю.

Графиня было открыла рот для того, чтобы поведать о любимом человеке, но неожиданно передумала.

— Сами увидите, — только и сказала она.

— А что из себя представляет ваше имение? — подключился я к разговору.

— Мое? — удивилась графиня, но мгновенно сориентировалась, припомнив, что скоро выходит замуж за его обладателя. — Ну, конечно же, — сказала она. — Мое будущее имение, — поправила меня Лидия Львовна. — Это нечто невероятное, Анатоль человек с фантазией! — восхищенно произнесла она. — Я полагаю, что вам это путешествие надолго запомнится, — усмехнулась русалка, и мне ее слова показались зловещими.

К родовому имению Анатолия Дмитриевича Елагина мы подъехали около часа дня. Я прильнул к каретному окошку, чтобы рассмотреть его во всех подробностях. Как и следовало ожидать, по дороге на жизнь и честь молодой графини никто не покушался.

— Полагаю, — заметил я, что ваши преследователи наконец-то оставили вас в покое.

— Бог милостив, — сказала графиня Лидия и потянулась за ридикюлем. Достала из него круглое зеркальце и принялась прихорашиваться.

— По жениху соскучились? — поинтересовался Кинрю.

— Конечно, — вздохнула графиня и бросила на меня короткий испытующий взгляд. Я сделал вид, что ко мне эта реплика нисколечко не относится. Хотя, если говорить откровенно, я должен признать, что меня задели ее слова, вопреки тому, что я тщательнейшим образом боролся со своими личными чувствами.