Оборванные нити. Том 3 - Александра Маринина Страница 49

— Так это же почти сто лет! — удивилась Ольга. — Неужели за сто лет ученые не продвинулись в плане разработки методик его выявления?

— Ну, как видишь, продвинулись только недавно, — уклончиво ответил он, памятуя о своем обещании не распространяться о том, где, кто и каким способом произвел исследование в Москве.

Разумеется, Ольга никоим образом не относилась к людям, от которых Саблин намеревался скрывать что бы то ни было, тем паче она отлично знала, каким образом ему удалось устроить проведение исследования биожидкостей от трупа Кудиярова, но детали он излагать не стал.

— А клиническая картина совпадает? — спросила она. — Все-таки ты рассказываешь про этот рицин такие вещи, что слабо верится. Ну откуда он мог попасть в организм обыкновенного мастера-взрывника на Крайнем Севере? Как? Зачем? Этим средством интересуются военные, они им владеют и его применяют, ну, еще спецслужбы, вероятно. А у нас-то на Дне города он откуда взялся? Может быть, это все-таки ошибка и Кудияров был отравлен чем-то другим?

— Оль, ну чем другим? Вот смотри: во всех материалах, которые я прочитал, написано, что при отравлении рицином наблюдается симптоматика острого энтероколита, боли в животе, рвота, понос. Все это было у Кудиярова. Кроме того, быстро нарастают симптомы тяжелого обезвоживания организма и интоксикации, развивается отек головного мозга и, как следствие, появляются судороги, токсическое поражение печени и нарушение мочевыделительной функции вплоть до полного отсутствия мочи. И все это мы имели у Кудиярова. Мочевой пузырь к моменту вскрытия вообще пуст, а по меддокументам видно, что мочевыделение за несколько часов до смерти полностью прекратилось.

— Погоди, Саблин, но ведь то, что ты описываешь, характерно и для ботулизма. Анализ на ботулотоксин делали?

— Ну а то! Конечно, делали. Нет его там и не было. И кстати, такая симптоматика и так быстро при ботулизме развивается только у детей, а Кудияров был взрослым мужиком. Короче, Оль, я в тупике. Не знаю, что делать. Результаты есть, а как их к делу привязать и вообще довести до сведения следствия — ума не приложу. Разглашать ничего нельзя. Дурацкая ситуация какая-то.

Ольга помолчала, потом вскинула голову:

— Слушай, а почему бы тебе не поговорить с сыном Кашириной? Он же химические экспертизы делает, значит, в химии разбирается, в отличие от нас с тобой. А вдруг он придумает какую-нибудь хитрую штуку, при помощи которой все-таки можно обнаружить рицин в биожидкостях? Ты в Москву все отвез? Или хоть что-нибудь оставил в Бюро?

Саблина бросило в жар, даже подмышки вспотели. И тут же волна облегчения остудила его: ну конечно же, он отвез в Москву не все, что оставалось после судебно-химической экспертизы. Как Бог отвел! Ведь собирался взять все, но в последний момент почему-то передумал. А ведь Оля подала дельную мысль. Глебу Морачевскому можно ничего не рассказывать про московскую лабораторию, наврать, что когда-то читал что-то про рицин, и вот вдруг вспомнил, какая клиника описывалась, и подумал, что все очень похоже… Ну, короче, что-то в этом роде. Главное, поставить перед Глебом задачу: если известно, что нужно искать именно рицин, то можно ли его обнаружить? А вдруг он и в самом деле придумает какой-нибудь изящный и нестандартный способ? Все-таки одно дело — определять рицин, когда не знаешь, что именно ищешь, и совсем другое, если есть образец для сравнения и известна его формула. Тогда можно будет провести исследование в Северогорске, совершенно официально, силами Бюро и по инициативе Саблина. Все законно, с этим можно будет идти в прокуратуру, а секретность окажется соблюдена.

Вопрос только в том, захочет ли Глеб ему помогать. У парня и без того работы по горло, а тут рицин какой-то, да еще в свободное время… Но Саблин встречался с сыном Татьяны Геннадьевны за последние годы много раз — и дежурили вместе, и праздники отмечали в «правоохранительном коллективе», и был уверен, что эксперт-криминалист такой же фанат своей профессии, как и сам Сергей. Они обязательно найдут общий язык.

* * *

От предложения посидеть в спортбаре, чтобы обсудить один любопытный вопрос, Глеб Морачевский виноватым голосом отказался: пиво он не пьет, так что делать ему там особо нечего.

— Ты говорил, что часто там бываешь, — разочарованно заметил Саблин. За время, прошедшее после того инцидента с дракой в баре, они успели перейти на «ты».

— Бываю, — согласился Глеб, — но очень коротко, только если надо с кем-то пересечься и что-то быстро обсудить. Я вообще не любитель пивных посиделок. И шумных мест не люблю.

В этом они с Саблиным были схожи.

— Тогда назови место, где тебе удобно поговорить. Хочешь, я тебя к себе домой приглашу, Ольга пельменей налепит, поедим и поговорим. Или хочешь — к тебе на работу зайду вечерком, когда твои коллеги по домам разойдутся и никто нам не помешает.

— Не помешает? — переспросил Глеб с нескрываемым любопытством. — А что, что-то серьезное? Или сверхсекретное?

— И то, и другое.

Эксперт моментально сделался серьезным.

— Тогда давай у меня в кабинете. Даже если кто-то из ребят задержится, мы сможем перейти в лабораторию, там хоть и тесновато, но уж точно никто не помешает.

И вечером, часов в восемь, Саблин отправился в здание отдела внутренних дел, где на третьем этаже размещался экспертно-криминалистический центр. Глеб как в воду глядел: в общем кабинете работал до сих пор не ушедший домой криминалист, выполнявший срочное исследование. Прихватив с собой стул и табуретку, Сергей с Глебом укрылись в лаборатории — тесном помещении, заставленном лабораторными шкафами с реактивами, мензурками, пипетками и прочими необходимыми при лабораторных исследованиях предметами. Здесь же каким-то немыслимым образом поместились холодильник, вытяжной шкаф, обеспечивающий усиленную принудительную вытяжку, и лабораторные столы. В углу — раковина с краном. Сергей заметил и электронные весы, показывающие результат с точностью до тысячной доли грамма.

— Располагайся, — пригласил Глеб, ставя табурет рядом с раковиной. Для стула, на котором должен был сидеть Саблин, оставалось совсем немного места, но ему удалось кое-как пристроить свою массивную фигуру и при этом ничего не уронить и не разбить.

Услышав, с какой проблемой явился к нему судебно-медицинский эксперт, Глеб на несколько секунд призадумался, потом хмыкнул.

— Вообще-то я про рицин что-то слышал, даже, кажется, читал, но очень давно, все из головы вылетело. Вроде тогда писали, что нет ни противоядия, ни методов обнаружения. Но это когда было-то… Неужели до сих пор ничего не придумали?

Противоядие удалось получить техасским ученым, но в производство разработка не пошла — слишком трудно и дорого, так что можно было считать, что противоядия как не было, так и нет. А вот метод обнаружения был, но распространяться об этом нельзя.

— Ничего, — покривил душой Саблин. — Но я подумал, что при решении сверхсложных задач ответ зачастую лежит на поверхности, просто его никто не видит, потому что все уверены, что задачу такой сложности можно решить только сверхсложными методами и при помощи новейшей аппаратуры. А вдруг можно придумать что-нибудь простое и элегантное? Ведь если знать, что ищешь именно рицин, то и задача формулируется по-другому.