Черное платье - Мария Шкатулова Страница 48

Филипп представил себе их жизнь в большом отцовском доме, залитом солнцем. Осенью они бы съездили на Лазурный берег или в Довиль. Он представил себе, что наконец обнимет ее, ощутит запах ее волос, услышит голос. У него защемило сердце. Ничего, ничего, — завтра, самое позднее послезавтра…

Дождь перестал. Филипп дошел до поворота и, увидев на углу маленькую булочную, вспомнил засахаренное варенье, которым его угощала Людмила Ивановна. Он накупил конфет, пастилы, пряников — он знал, с чем русские любят пить чай, — купил еще каких-то сладостей, купил даже хлеба и, сложив все это в пакет, пошел назад. Поднимаясь по лестнице, Филипп подумал: "Идиот! Надо было купить ей еды, а не конфет". Сообразив, однако, что потратил все русские деньги, какие у него с собой были, решил поступить по-другому и в пакет со сладостями вложил пятисотфранковую бумажку.

Когда Людмила Ивановна открыла ему дверь, Филипп протянул ей сумку и сказал:

— Это вам, к чаю, — и, не дав ей опомниться, бросился вниз по лестнице.

Уже больше получаса Виктор сидел под дверью на расстеленной прямо на полу газете, а француз все не выходил. О чем они могут говорить, да еще так долго? Что эта чертова старуха ему плетет? Надо думать, что-нибудь важное, иначе зачем бы он стал там торчать? И чего ему надо? Зачем он ее ищет? Почему не знает, где она и что с ней, если уж она так ему нужна? Значит, что-то у них не так? Или, может, у них вообще ничего нет? Может, он зря боится? В Париже она была первый раз, это она сама ему говорила, была всего неделю. Ну, познакомились, приглянулась она ему: женщина она красивая, ничего удивительного тут нет. Но раз француз ее ищет и ничего о ней не знает, значит, она сама не хочет, чтобы он знал?.. А раз так, ему, Виктору, бояться нечего. А может, они поссорились? "А-а, — хлопнул он себя по лбу, — телефон-то у нее не работал. До самого ее отъезда не работал. Я же сам за него и заплатил. Вот француз и не мог ей дозвониться раньше, теперь все ясно. Что ж они так долго там делают? Наговорит ему старуха чего не надо. И не узнать никак…"

За дверью послышались голоса. Виктор вскочил и припал к глазку. Прощаются. Как это француз намаста-чился по-русски так хорошо говорить? Вроде доволен чем-то, гад. Ну, ничего, еще посмотрим, чья возьмет. Завтра он к старухе зайдет и спросит, как и что. Ничего, еще поглядим. И с Наташей надо поговорить скорей — что время-то тянуть? Что он вообще с ней церемонится? Боится он ее, что ли? Из другого теста она сделана, что ли, чем другие бабы? Небось, такая же, как и все. А он? Даром, что ли, на него бабы вешаются? Виктор посмотрел на свое отражение в оконном стекле и с удовольствием подумал о том, какой он крепкий и складный. А уж деньги делает — из ничего. И зря не тратит. Вот другой бы мастеров дорогих нанял, а он сам рукастый, все умеет делать. И строить, и ремонт, и машину починить. Он с Михалычем вдвоем не хуже других сделает. Вот он в Москве всего три года прожил, а уже квартиру купил, и не какую-нибудь, а в самом центре. Да еще дешево, тысяч на десять дешевле, чем она стоит. Конечно, она за него выйдет, почему бы ей не выйти? Только бы француз не подгадил. Ну, ничего, ничего, поглядим. Виктор даже сплюнул от досады. Так все хорошо шло!

Ведь он совсем было уже поставил на ней крест, на Наташе, а тут так кстати с щенком ее беда приключилась. И с квартирой как повезло. Все могло бы быть разом, и квартира, и жена. Одно только плохо — наркомана этого воспитывать придется. Ну, ничего, ничего: пусть только выйдет за него, а там поглядим. Завтра же он с ней и поговорит.

На следующий день, в воскресенье, часов в двенадцать, Виктор позвонил к Людмиле Ивановне.

— Здравствуйте, мамаша, я ваш сосед из тридцать девятой квартиры…

— Здравствуйте, — Людмила Ивановна доброжелательно взглянула на него.

— Разрешите, мамаша, посмотреть, как у вас проводка проходит, а то я ремонт делаю, так вот боюсь, как бы мне не напортить вам чего.

— Проходите, смотрите, что нужно.

Они вошли в кухню.

— А кран-то у вас, я смотрю, течет, — сказал Виктор.

— Течет, течет, что ты будешь делать… Сантехник приходил, говорит, менять надо.

— Так давайте я вам починю.

— Да неужто почините? Неудобно как-то…

— Неудобно, мамаша, левой рукой правое ухо чесать… Инструменты у вас есть?

Людмила Ивановна бросилась доставать ящик с инструментами.

— Есть, все есть. Муж, покойник, все инструменты хранил, все сам делал.

— Давно умер-то? — Виктор перекрыл воду и занялся краном.

— Давно. Восемь лет.

— И что же вы, одна живете?

— Одна, одна живу.

— Пенсию получаете?

— А как же, получаю.

— Пенсия-то, небось, маленькая?

— Мне хватает.

— А дети есть?

— Нет, милый, детей Бог не дал.

— Ясно… Ну вот, мамаша, ваш кран. Больше ничего не надо починить?

— Ой, спасибо вам, ой, спасибо! А то сантехник говорит — менять. А менять…

— Больше-то ничего не надо починить?

— Ой, да как же я, неудобно…

— Что вы, мамаша, все неудобно да неудобно. Я же вам сказал, что неудобно делать? Правильно. Мы ж с вами соседи, помогать друг другу должны.

— Должны, сынок, должны. Вот, видно, судьба такая: везет мне на соседей. В вашей квартире такие хорошие люди жили! Вот уехали, а я никак не привыкну. Посмотри, милый, выключатель у меня плохо работает…

Виктор вошел следом за Людмилой Ивановной в комнату и сразу же в центре стола под маленькой стеклянной вазочкой увидел сложенные вдвое листочки бумаги. И по тому, как выглядели эти листочки, сразу понял, что ему повезло.

— Ну, мамаша, показывайте ваш выключатель.

— Вот, старый уже. То работает, то не работает — замучилась.

— Это я, мамаша, вам починю. Отвертку несите. Отвертка у вас есть?

— Есть, есть, все есть. Смотри, чтоб током тебя не убило.

— Не волнуйтесь, мамаша, нас не убьешь. Несите отвертку-то, — и вслед ей добавил: — Может, у вас и шурупы найдутся?

— Пойду поищу.

— Вы мне сперва отвертку дайте, а потом ищите!

— Несу, несу, — Людмила Ивановна торопливо вышла из комнаты.

Виктор подошел ближе к столу. Да, он угадал: эти листочки оставил француз. И сейчас он узнает все, что ему нужно, не задавая лишних вопросов.

Людмила Ивановна вернулась с отверткой. Виктор отключил свет, отвинтил выключатель, сел за стол и попросил принести ему газету. Людмила Ивановна опять вышла. Он приподнял скатерть, отодвинул вазочку, как будто она ему мешала, и слегка раскрыл свернутые листочки. И опять ему повезло: на одном из них он увидел написанные крупным почерком адрес и телефонные номера. Значит, его-то и надо вытащить… Старуха все равно ничего не заметит, а заметит, так сделать ничего не сможет: ничего не знаю, не брал, не видел, да и зачем ему это? А остальное — прочитать, пока старухи не будет в комнате.