Город на Стиксе - Наталья Земскова Страница 48

— Я женился, Крутилов женился, растащило по разным углам…

— А пятый? Вы мне не сказали про пятого!

— Ой, в другой раз, пожалуйста. Я и так проболтал два часа. Вы идите, пишите свою статью, а потом приходите — продолжим.

— А давайте не будем писать, я боюсь после этих двух случаев.

Дородный Фомин улыбнулся так, как улыбаются капризному ребенку:

— Не пойдет. Вы — статью, я вам — пятого рыцаря.

— Ладно, — вытащила я свой последний козырь, записку, — вот что я недавно получила.

Марк Михайлович нехотя взял её в руки и равнодушно пробежал глазами:

— Чья-то глупая шутка, не больше.

3

Я сидела за утренним кофе и, сама себе мачеха, сама себе Золушка, диктовала план жизни выходного дня: начать книгу для мага, закончить статью про Фомина, убрать квартиру, позаботиться о содержимом холодильника, где повесилась мышь, позвонить Олегу Дуняшину (отделить зерна от плевел) и выяснить мнение музыковеда Дины Корж о пианисте Вадиме Арефьеве.

Пришпиленный иголками, на стене красовался план моей будущей квартиры, который Бернаро изобразил в Испании, телефоны глухо молчали.

Разговор с Фоминым поселил во мне противоречивые чувства, особенно взволновала эта его ранняя картина.

Я ходила с тряпкой по комнате, бестолково тыкаясь во все углы. Попойка ночью в галерее — история в эстетике Эдгара По. Но! Что-то в этом было. И все время в голове крутилась пластинка: провинция, центр, гений места и жертва злодейства, отмена «правила Москвы»… Закрывая глаза, я пыталась сосредоточиться, разобраться во всем этом, но цепь никак не выстраивалась, звенья ее не желали сцепляться, словно кто-то пытался мне что-то сказать, все кричал и не мог докричаться.

— Я пойму, я подумаю, я догадаюсь, я умная, — обещала я этому кому-то и снова ходила по кругу: провинция… центр… гений места.

Все эти мысли и настроения жили во мне ровно до утренней планерки понедельника, где моего Фомина (закончила, привязав себя к стулу!) благополучно отложили в долгий ящик, а меня отправили «на дело» — писать про треснувший сверху донизу гипермаркет. Тема была не моя, а коммунальщика Коли Барашкова, но Коля Барашков дней десять в месяц пил горькую, и пара из этих запойных десяти дней аккурат приходилась на каждый отдел. Вяло и без толку поспорив об этом с редактором, я прихватила фотокора и поехала на место: сделаем снимок, напишу к нему сто пятьдесят строк. Но не тут-то было. Гипер, занимающий два квартала, был оцеплен ОМОНом, ибо, как только гигантское здание закрыли, народ ломанулся туда во всю прыть. В числе прочих за забором остались и СМИ, к которым командировали вице-мэра Тущенко — заговаривать зубы.

Не в силах разжечь в себе интерес к причинам возникновения трещины, — как у нас строят, все знают, — я уныло обозревала окрестности бывшего исторического центра, отправленного под нож и закатанного в асфальт три года назад ради этого треснувшего новомодного сарая, выстроенного Новым Городским Олигархом. Здесь можно было купить все — от еще шевелящей плавниками рыбы до неведомых местному люду артишоков, от фешенебельных шуб до повседневной одежды на рубль ведро. Но народ-то ходил не за шмотками. Народ ходил за «иллюзией центра» и ощущением того, что «теперь, как в Москве, как в Европе»: в Гипере простиралась аллея искусственных деревьев, бил фонтан, гоняли зеркальные лифты, шумели залы с фаст-фудом, фаст-досугом, фаст-дизайном. И пахло чем-то нездешним, забугорным. Что в этом было плохого? Ничего… Кроме того, что бес потребления выиграл у Города очередной раунд за место под солнцем.

Пока Тущенко обещал сообщить выводы экспертной комиссии, обменялись новостями со Сверкальцевой: пешего истукана отлили, камни наши выкинули на помойку — скоро открытие «Татищева с яйцами». Потом Глафира отошла звонить и жаловаться, что журналистов не пускают на место события, а я отвлеклась на затрапезного мужичка в кедах и ковбоечке, который бойко доказывал что-то невозмутимому тучному дядьке, тыча коротким пальцем в пожелтевший газетный листок:

— А я что говорил, а? Вот, читайте! — И, не дождавшись, пока тот соизволит прочесть, продекламировал наизусть дрожащим от волнения голосом:

— «Воды закованного в трубу Стикса взломают и смоют эти чертоги в назидание нашим потомкам»!

Трогательно потешный вид мужичка в кедах невольно привлекал внимание, а выдернутая из контекста выспренняя фраза заставила обернуться к нему несколько голов сразу. Но тут Сверкальцева дернула меня за рукав:

— Лизавета, пошли, я договорилась! — И, забыв про мужичка, я юркнула в приоткрывшийся на секунду фрагмент забора вслед за Глафирой, ее оператором и моим фотокором. Преодолев пустынную автостоянку перед Гипером, мы подошли к зданию, поглядели на трещину, вблизи казавшуюся совсем безобидной, потоптались на месте и вздрогнули от долетевшей фразы:

— Растет по миллиметру за неделю. Блин, если так пойдет, ёкнется к чертовой матери.

Охранники гипермаркета, вышедшие покурить на солнышко, нимало не шифруясь, во всех деталях описали нам положение дел, которое и точно было скверным. Как выяснилось, трещина наметилась еще весной, когда сходил снег, ее маскировали, но потом она стала расти и давать ответвления, за которыми пока что лишь в ужасе наблюдали. Наш фотокор, сняв эту красоту и отдельно, и вместе с парнями в форме, умчался в редакцию: он свое дело сделал.

А я, прогулявшись туда-сюда, вернулась за забор и снова наткнулась на мужичка в ковбойке, который уже оброс несколькими слушателями, вяло внимавшими его рассказам про Стикс и трубу.

Очередной городской сумасшедший… Впрочем, в ясных и озорных его глазах я прочла нечто такое, что заставило подойти и зачем-то спросить:

— А причем здесь мифический Стикс?

От такой удачи мужичок оторопел, на миг потеряв дар речи, громко крякнул и поглядел на меня так, словно это я была не в себе.

— Вы, простите, откуда свалились? — резво спросил он меня и, не дожидаясь ответа, продолжил, чтобы слышали остальные: — Стикс — никакой не мифический, а самый что ни на есть реальный, он течет тут вот, под нами.

Я посмотрела на гладкий асфальт, на своего собеседника, потом опять на асфальт. Покровительственно улыбнувшись, мужичок с удовольствием потопал по нему кедами и пояснил:

— Вы молодая, не знаете. Да еще приезжая? Точно, приезжая. Дело в том, что здесь течет речка Стикс, которая берет начало в районе кинотеатра «Кристалл» и впадает в Егошиху на подступах к кладбищу. Да-с, под землей три километра с гаком. Речушка, большой ручей, но, знаете, своенравная! Сорок лет назад горе-архитекторы загнали ее в трубу — значит, чтоб не мешала, — но того не учли, что в земле-то труба может лопнуть. А она и лопни. Нельзя здесь было строить ничего, тем более высотки! Не представился, — спохватился он вдруг, — Скарабеев Мелентий Петрович, краевед, так сказать, по призыву души. Вас как звать-величать?

— Елизавета… Федоровна, — сказала я и поднесла к глазам его газету.