В плену Левиафана - Виктория Платова Страница 48

А он должен появиться, учитывая, что на его попечении находится немощный и полностью обездвиженный родственник. До сих пор у Алекса не было повода заподозрить Лео в черствости и непорядочности, напротив — он казался парнем без мутного осадка в душе. Его метеорологическую деятельность иначе как альтруистичной не назовешь. Может ли человек, так много делающий для других, быть равнодушным к чужой… вернее, не совсем чужой беде?

Определенно, нет.

— Когда вернется Лео? Он ведь должен вернуться, не так ли?

Говоря это, Алекс испытывает странное чувство — и вовсе не потому, что расспрашивает о Лео самого Лео, ну, почти Лео.

Глаза мумии.

До сих пор они казались молодому человеку условно живыми. Условно — по контрасту с мертвым, неподвижным лицом. Но теперь, когда Алекс вгляделся чуть пристальнее, оказалось, что в глубине этих глаз разворачивается совсем нешуточная драматургия. Глаза полутрупа притягивают Алекса почище, чем акулий шабаш на стене. Как будто он стоит на пороге обветшалого дома в глухой местности. До ближайшей трассы — не меньше десяти километров, и все эти десять километров он прошел пешком, продираясь сквозь заброшенные поля, рощицы с недружелюбным колючим подлеском, овраги и пустоши. И — страшно устал в пути, так что нарисовавшийся на горизонте дом кажется едва ли не избавлением, несмотря на заброшенность. Двери его заперты, но стучать бесполезно, никто не откликается на стук. Это вовсе не означает, что в доме никого нет.

Дом жив.

За пыльными окнами можно заметить силуэт, он перемещается вслед за Алексом. Но стоит тому приблизиться к стеклу — живущий в доме мгновенно скрывается. Отступает в тень, продолжая наблюдать. Разглядеть живущего в доме не удается, и неясно — человек это или дух, порождение ночных кошмаров. Жаль, что Алекса не сопровождает комиссар Рекс; умный пес наверняка нашел бы лазейку с тыльной стороны здания. Крошечную дверцу, предназначенную для визитов кошек, хорьков и енотов-полоскунов, хотя присутствие последних нежелательно. Но комиссар Рекс принципиально не снимается в мистических триллерах, предпочитая им крепкий, без всяких примесей детектив.

Мистический триллер.

Если рассматривать глаза мумии как жанр, то более точного определения ему не сыскать.

Это просто нервы, убеждает себя Алекс. Нервы и напряжение, скопившееся в организме за последние часы. И человек намного крепче Алекса чувствовал бы себя здесь не лучшим образом, учитывая обстоятельства, при которых проходит встреча с «Левиафаном». Не-ет, Алекс — самый настоящий молодец, он не бросился вниз, как только понял, что здесь творится что-то неладное; он честно пытается во всем разобраться. Он показал себя как настоящий друг, как преданный брат, — главное, чтобы Лео и Кьяра оказались живы, иначе некому будет по достоинству оценить все это.

Живы?

У «живы» есть и другая альтернатива, но мысль о ней до сих пор не приходила Алексу в голову, слишком уж страшной она выглядит. Почти как русалка с картины, загарпуненная бравыми моряками. И лучше не думать об этой безрадостной альтернативе, лучше надеяться на хорошее. На мирный исход.

— Я скоро вернусь, — сказал Алекс живущему в доме. Идиот, хорошо еще, что не добавил: «Никуда не уходите!»

* * *

…Спустившись на этаж ниже, он остановился и попытался вспомнить расположение комнат: слева и справа — спальни для гостей, прямо по курсу — скромная ванная комната с душевой кабинкой. Луч фонарика высветил все три двери: плотно прикрытые — спален и приоткрытую не больше, чем на ладонь, — ванной.

Алекс решил начать именно со спален. С той, что находилась справа; на ней висела крохотная табличка с номером «31». Если бы Кьяра выбирала себе местечко на ночь, она бы остановилась именно на этой. И сам Алекс остановился бы, и никакой мистики здесь нет, просто счастливое совпадение. В тот памятный круиз вокруг Апеннин родители Алекса и Кьяры занимали каюту номер тридцать один, чему имеется документальное свидетельство в виде фотографии на комоде.

Алекс немедленно представил себе эту фотографию: мама держится за ручку двери и улыбается, отец указывает пальцем на табличку с номером и тоже улыбается. Их руки, оказавшиеся свободными (правая — мамы и левая — отца), все же несвободны. Сцеплены между собой, сцеплены намертво, как только могут быть сцеплены руки влюбленных, чьи чувства еще не успели дать трещину под грузом прожитых лет. Так и есть, оба они — и отец, и мама — выглядят на фотографии, как молодожены. Хотя к моменту апеннинского круиза Кьяре уже исполнилось четыре года, а Алекс… Алекс сопровождал родителей в том чудесном плавании, пусть и опосредованно: мама была на четвертом месяце беременности.

После того как круизное фото оказалось полностью восстановленным в памяти, Алекс представил сестру: вот улыбается она. Улыбаясь и пощипывая себя за мочку уха (жест, исполненный непередаваемой грации), рассказывает Лео о каюте, в которой ее родители были счастливы. У Лео, должно быть, имеется своя история, связанная с номером, — вряд ли он появился на одной из дверей «Левиафана» просто так. Обе истории — Лео и Кьяры — призваны еще больше привязать их друг к другу, ведь они проходят по ведомству судьбоносных «знаков свыше».

Дверь под номером 31 оказалась незапертой, и, толкнув ее, Алекс сразу понял, что Кьяра была здесь. Еще до того, как острый луч вспорол пространство комнаты.

Духи.

Он хорошо помнил, как пахнут духи Кьяры, хотя их название вечно вылетало из головы. Всякий раз при встрече он уточнял чертово название, в последнее время — с дальним прицелом. Неплохо бы и для Ольги приобрести такие же. Но дальше благих намерений дело не пошло, даже на запись в еженедельнике его не хватило. И Ольга продолжает пахнуть так, как пахла всегда, — детским мылом и немного пивом. Вишневым пивом пахнут пальцы Ольги, темным портером — волосы, ключицы ощутимо отдают нефильтрованным светлым. Чем объясняется этот странный пивной феномен, Алекс не знает. Запах, идущий от Кьяры, намного сложнее: тут тебе и терпкие древесные ароматы, и немного ванили, и немного сандала, и немного жженого сахара, и что-то цветочное. Алексу хочется думать, что цветочную сумятицу вносят ложные нарциссы (привет из детства).

Вот и сейчас в спальне пахло сложносочиненными духами Кьяры. Нерезко, но ощутимо. Кроме метафизического запаха обнаружились и другие следы ее присутствия — более материальные:

— всепогодная куртка, сшитая из множества лоскутков с набивными рисунками. Веселое солнце, грустная луна; орнаменты из цветов и фигурки животных — совершенно нейтральные. Эту куртку Кьяра привезла из Непала пару лет назад;

— длинный, как кишка, рюкзак из мешковины, более известный как sailor bag [14]. Одна широкая лямка вместо двух; никаких внешних карманов, никаких застежек, ремешков и молний. Горло рюкзака стягивается обычной веревкой, но сам sailor bag — очень необычная вещь. Кажется, его подарил Кьяре кто-то из поклонников, имевший виды на долгосрочные отношения. До того как быть подаренным, sailor bag какое-то время выступал в качестве лота на одном из интернет-аукционов. И продан был задорого, учитывая возраст (ему не меньше ста пятидесяти лет, а то и все двести), историю (тут подойдет любая — романтическая, трагическая, эпическая, Алекс склоняется к романтической) и внешний вид. Состояние рюкзака — идеальное, он украшен вышитым парусником под названием «Romulus» и вышитой же розой ветров;