Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко Страница 48

— А я могу идти? — удивилась Анастасия.

— Подождите за дверью, я ненадолго, — ответила Табба и, когда дверь палаты закрылась, махнула Михелине подойти поближе.

Та послушно шагнула вперед.

— Я тебя узнала, — сказала прима. — Сразу узнала. Еще в прошлый раз. Зачем вы явились сюда?

— Навестить тебя, — усмехнулась Михелина.

— Я об этом просила?

— Но мы все-таки сестры. Да и твоя мама здесь.

Неожиданно Табба поднялась, подошла к двери, отгораживающую вторую комнату, плотно закрыла ее.

— Вы потеряли стыд!.. Ломитесь в дверь, откуда вас гонят! Обворовываете души!.. Не только мою, куда я вас не пускаю и никогда не пущу!.. Но вы присосались к чистому ребенку и пытаетесь сделать его несчастным!.. Да есть ли у вас совесть?.. Когда вы насытитесь? Когда Бог скует вам руки?.. Когда образумит, чтобы вы наконец хоть что-то поняли и остановились?.. — Неожиданно прима дотянулась до горла сестры, стала сжимать его.

Михелина уворачивалась, не давалась, наконец, не выдержала и тоже вцепилась в сестру.

— Проклинаю вас! — выдавливала из себя Табба. — И тебя, и твою мать!.. Проклинаю! Оставьте меня в покое!.. Меня и всех остальных! Оставьте, иначе я заявлю в полицию, и вас тут же посадят!

— Так заявляй! — хрипела сестра. — Вот он, за дверью!.. Главный легавый! Заявляй!

— Пошла же вон!.. Пошла!.. Сейчас войдут и вас повяжут!

— И это будет на твоей поганой совести, гадина!

— Пошла!

Табба с такой силой толкнула Михелину, что та упала, затем медленно поднялась.

— Ты прокляла сестру и мать, — ткнула она пальцем в приму. — Это грех. Страшный грех!.. И не дай бог, если когда-нибудь тебя схватят за руку с проклятым окриком — воровка!.. Не дай бог!.. А такое может случиться, сестра!

Вытирая накатившиеся слезы, Михелина покинула палату, по пути едва не столкнувшись с Катенькой, и с ходу, чтоб не видели ее красного, истерзанного лица, уткнулась в грудь матери.

Сонька сразу поняла, что в палате что-то произошло, гладила дочку по спине, успокаивала. Анастасия обняла девушку за талию, прижалась.

— Тебе тоже жалко ее?.. Тоже? — спрашивала она, плача. — Ничего, она скоро выздоровеет!.. Все будет хорошо, не расстраивайся!

Полицмейстер стоял в сторонке и удивленно, ничего не понимая, смотрел на коллективный плач.

Молоденький офицер сопровождения также находился в недоумении, а в палату спешно проталкивались врачи, чтобы понять, что же там произошло.

Михелина держалась до тех пор, пока они не вошли в гостиничный номер. Как только захлопнулась дверь, девушка бросилась к матери, обхватила ее за шею, закричала:

— Мамочка, она прокляла нас!.. И меня, и тебя, мамочка! Что же теперь делать?

Сонька не отпускала от себя бьющееся тельце дочери, старалась унять дрожь в руках, смотрела широко раскрытыми глазами перед собой.

— Она чуть не задушила меня!.. Так схватила за горло, я еле вырвалась, мамочка! Сказала, что мы воруем души!

Мать провела ее до стула, усадила, налила в стакан воды, та жадно выпила. Подняла глаза на Соньку, уже более спокойным тоном сказала:

— Она еще велела, чтобы мы оставили в покое Анастасию. Иначе сообщит в полицию.

— Безусловно, мы ее оставим, — согласилась Сонька. — Еще несколько дней, и мы уедем отсюда.

— Куда?

— Не знаю. Посмотрим.

— Я хочу познакомиться с кузеном, — со слабой улыбкой попросила дочка.

— Познакомишься. А потом уедем. Нам здесь долго задерживаться нельзя.

— Понимаю, — кивнула Михелина. — Хотя очень жаль. Я уже привыкла к княжне.

— Встретишь другую княжну.

Девушка подумала, поджала губы.

— Вряд ли. Эта девочка — особенная. Не такая, как все.

Неожиданно послышалась печальная музыка, Сонька и Михелина бросились к окну. Увидели — по Невскому двигалась длинная траурная процессия. Повозок было не менее десяти, в каждой из них лежало не менее пяти убитых, покрытых белыми простынями, по сторонам понуро брели солдаты и офицеры с оголенными саблями, а в самом конце процессии топтался духовой оркестр.

Народ плотной стеной стоял на проспекте, глядя на это печальное зрелище, и среди них воровка вдруг увидела пана Тобольского.

Он будто почувствовал ее взгляд, повернул голову, и Сонька быстро отошла от окна.

— Война, — сказала она отрешенно. — Убили людей. За что — неизвестно.

Полицмейстер сидел в кабинете следственного управления и внимательно изучал фотографию Соньки Золотой Ручки. Вертел ее так и эдак, пытался что-то припомнить, мучительно морщил лоб.

Открылась дверь, и полицейский чин бодро доложил:

— Ваше высокопревосходительство!.. Арестованный к допросу готов!

Василий Николаевич с кряхтеньем поднялся из-за стола, сунул фотографию воровки в карман мундира и направился к двери.

…В пыточную, где допрашивали Кабана, первым вошел следователь Гришин, после чего с почтением впустил господина полицмейстера.

Судя по физиономии вора, над ним дознаватели уже поработали изрядно, и теперь один из этих «доблестных» парней горделиво стоял рядом с жертвой, ожидая одобрения начальства.

Полицмейстер обошел вокруг вора, даже заглянул в окровавленное лицо, почмокал губами.

— Перестарались, братцы. Определенно перестарались. — Пальцем поддел подбородок задержанного. — Как кличут тебя, молодец?

— Иваном, — пробормотал тот.

— Что ж ты, Иван, не сказал сразу, что желаешь помочь нам в важном деле.

— Слова не дали промолвить, все били. Потому и не сказал.

— Изуверы идоловы! — выругался Василий Николаевич. — Вам бы только поизмываться над человеком. — И погрозил дознавателю: — Тебя однажды посажу на его место, поймешь, как это — по морде получать.

— Слушаюсь, — вытянулся тот.

— Он только вчера соизволил согласиться на пособничество, — заметил следователь. — До того уперт был, как слон нерусский. — Взял стул, поставил его как раз напротив Кабана.

Полицмейстер с кряхтеньем уселся, с трудом закинул ногу за ногу.

— Значит, Ваня, вместе будет ловить знаменитую злоумышленницу?

— Будем, — кивнул тот.

— А ты хотя бы знаешь, о ком идет речь?

— Как не знать?.. Объяснили за эти дни. О Соньке Золотой Ручке.

— Лично знавал ее?

— Бывало.

— В морденцию распознать сможешь?

— Буду стараться, ваше высокопревосходительство.