И все-таки она красавица - Мишель Бюсси Страница 47

Казначей был похож на знаменитого актера Бена Кингсли.

Вытянутый лысый череп. Маленькие круглые очки. Улыбка все-зубы-навыпуск. И морщины на лбу, тонкие, как строчки в гроссбухе. Альфа́, кстати, казалось, что все заключенные напоминают американских актеров. Он видел, как Брюс Уиллис выходил из сортира, старик Де Ниро говорил сам с собой на прогулке во дворе, а Роберт Дауни-младший и Хью Джекман отжимались.

Бен-Казначей подошел к Альфа́ сам – у стены, где не было ветра. Произнес два слова, глядя в сторону:

– Слушаю тебя.

Альфа́ выдохнул, взвесил в уме слова. Он знал, что Казначей по собственной воле сел в каталажку – на несколько лет! Внутри всегда необходим человек, чтобы «вести дела», ведь посылают же транснациональные компании своих эмиссаров в дебри Маньчжурии или в Арли ^[84], что в самом сердце Сахары. Некоторые, в том числе Казначей, соглашаются: работа временная, и платят хорошо. Альфа́ коротко изложил свой план, назвал пароль доступа к папке в облаке «Дропбокс».

– Там все детали, финансовый план, контакты, сроки платежей. Все подготовлено и предусмотрено…

Потом Альфа́ заговорил о прибылях: «Колоссальные, если будем действовать быстро!»

В противоположность «Де Вито» Бен-Казначей сразу проявил интерес, одарил собеседника банкирской улыбкой, руку, правда, не пожал.

– Я передам. Тему изучат.

Альфа́ решил поддать жару.

– Пусть не канителятся. Лодка сейчас свободна, но это ненадолго, – сказал он и тут же пожалел, что не сдержался.

Казначей постарался оставить последнее слово за собой:

– Мы не имеем привычки канителиться. Информация распространяется быстро. Сведения уже ушли. Все решится сегодня утром.

40

07:04

Спасибо.

Простое, произнесенное шепотом, на выдохе, слово звучало в подсознании Журдена Блан-Мартена. В семь утра он включил компьютер и увидел на экране не привычную заставку – яхта «Марите» в открытом море у полуострова рядом с Пор-де-Буком, – а лицо матери. Потребовалось несколько секунд, прежде чем он вспомнил, что пару месяцев назад сам поставил «напоминалку».

Ровно десять лет назад мать упокоилась у него на руках в Соссэ-ле-Пен, в большом доме на улице Синего Берега с видом на Фриульские острова. Умерла спокойно. Угасла, как звездочка, что по утрам уступает место солнечному свету. Счастливая как никогда.

Спасибо, прошептала она и навсегда закрыла глаза.

Спасибо, Жорди.

«Два последних слова моей матери», – подумал Блан-Мартен. В тот день его последний раз назвали настоящим именем.

Жорди.

После ухода матери все вокруг зовут его только Журденом. Шестьсот служащих, пятнадцать членов административного совета, трое сыновей и жена.

Блан-Мартен третий раз отправил инструкцию секретарше. Не забыть послать венок на кладбище Сен-Рош и еще один – к одиннадцатичасовой мессе в церкви Сен-Сезер.

У него почти не осталось воспоминаний о годах, проведенных в юности с матерью. Несколько образов да гул голосов манифестантов: она брала маленького Жорди на Ла Канебьер ^[85], где проходили митинги, и он шагал под знаменем Всеобщей конфедерации труда. Аннетт Блан была активисткой, бойцом, пассионарией, ее нес по жизни мистраль социального протеста. Она была «красной»! Настолько же красной, насколько бесцветным оставался отец Жорди – Бернар Мартен. Нейтральный. Аполитичный. Абстенционист ^[86]. Он никого не агитировал и отказался от борьбы после закрытия доков Пор-де-Бука. Мальчик рос между морем и домами Эг Дус, учился в школе Виктора Гюго, потом в коллеже Фредерика Мистраля ^[87]. На встречи преподавателей с родителями ходила только мать. Во время ожесточенных перепалок на этих собраниях о ее сыне разговор не заходил. Жорди? Какой Жорди? Жорди Мартен? Погодите… Ну что же, отметки неплохие… Как звучит голос мальчика, учитель вряд ли помнил.

Несколько долгих секунд Журден смотрел на портрет матери, потом открыл текстовый файл. На вилле «Ла Лавера» царила тишина. У него есть немного времени до завтрака. Если собраться, можно набросать завтрашнюю речь на открытии симпозиума «Фронтекса» во дворце Фаро. В борьбе за девственно чистую репутацию Европейское агентство выбрало рискованную стратегию – доверить открытие ассоциациям.

Карт-бланш.

Блан-Мартен их не разочарует.

Набирать текст он начал не сразу – отвлекся сначала на бассейн, потом на тиковую террасу и вид на порт. Журдену нравилось сравнивать рейд Пор-де-Бука с челюстью хищника. С высоты виллы иллюзия была ошеломляющая: край изогнутого мола образовывал идеальный клык, а доки причалов, пристани к северу и нефтеналивные танкеры на юге вдавались в море на манер острых резцов. Утром поднялся ветер. Журден остался сидеть, борясь с желанием пойти и проверить, прочно ли пришвартованы «Эскайон», «Марибор» и другие суда в порту.

Ладно, пора заняться делом.

Его вступительное слово будет классическим, примиряющим и основанным на консенсусе. Речь порадует местные организации и успокоит зарубежных гостей. Журден напомнит им эпизод лета 1947-го. Четыре с половиной тысячи еврейских беженцев-нелегалов, чудом переживших Холокост и плывших в Палестину на судне «Исход-1947», были принудительно депортированы назад во Францию. Они провели три недели в нечеловеческих условиях на английских транспортных кораблях-тюрьмах, пришвартованных в Пор-де-Буке, в железных каютах без окон и элементарного проветривания. Ситуация скандализировала общественность, мировая пресса описывала события на первых полосах.

Нет, Блан-Мартен не будет педалировать эту страницу истории. Он сделает упор на чувстве солидарности, которую стихийно проявили жители Пор-де-Бука. Его мать была среди самых активных, тех, кого не интересовало, по какой причине власти двух стран затягивают решение проблемы. Возможно, Блан-Мартен основал «Вогельзуг» именно в Пор-де-Буке в память о событии, потрясшем коллективную память. Он сделает упор на чуть наивных моральных постулатах – политики, доверяющие опросам общественного мнения, это оценят. Часто, скажет он, мужчины и женщины заявляют о нежелании пускать на «свою» территорию мигрантов и беженцев, но – вспомните рядовой героизм обитателей Пор-де-Бука! – первыми приходят на помощь чужакам, потерявшим надежду вблизи Земли обетованной. Показной расизм напоминает броню против собственного великодушия. Да, урок человечности для начала будет очень кстати. В восторг придут все – от мэра Пор-де-Бука до турецких, киприотских и венгерских делегатов.