Горький, свинцовый, свадебный - Влада Юрьева Страница 47

— Что-то я не верю, что она решила покончить с собой именно в тот день, когда мы пришли поговорить о Птицелове. — Север настороженно оглянулся.

— Она не покончила с собой, это тебе кто угодно скажет. Умереть от повешения на дверной ручке можно лишь одним способом: сломав позвонки при инициированном падении. Если же речь идет об удушении, то заработают инстинкты, с которыми не способен справиться ни один самоубийца. Она ведь находилась на полу! Похоже, она боролась…

— Но ведь раньше Птицелов хорошо заметал следы! К чему вдруг этот очевидный ляп?

— Не знаю… И это мне не нравится!

Дамиру казалось, что они уже в ловушке, которая вот-вот захлопнется. Но полностью контролировать свое окружение не получалось: мешал непрекращающийся плач.

Девочки находились в своих кроватках. Та, что постарше, возможно, умела говорить и наверняка поняла, что с мамой что-то не так. Но оба ребенка были в состоянии истерики, которая и взрослого человека сделала бы беспомощным. Нужно было уносить их отсюда, и срочно!

Север разделял его мнение:

— Я беру ту, что постарше, ты — маленькую, и давай на улицу! Потом уже вызовем полицию и сообщим остальным!

Первая здравая мысль с его стороны за весь день. Дом большой, здесь есть где спрятаться, и если на них нападут внутри, соседи даже не услышат этого. Поэтому плевать на проект, секретность и даже возможные обвинения со стороны полиции. Для начала нужно было вынести отсюда детей!

Старшая девочка попыталась сопротивляться, и Северу пришлось завернуть ее в одеяло, младшая слишком устала и почти не двигалась, только плакала. Дамир с легкостью поднял ее и первым спустился на первый этаж.

Он сразу увидел, что входная дверь закрыта. В доме по-прежнему никого не было, но дверь закрылась, они ее такой не оставляли!

— По-моему, у нас начинаются проблемы, — тихо произнес он.

Словно в подтверждение его слов в окно влетела дымовая шашка, за ней — вторая, третья, а потом Дамир потерял им счет. Они заполняли пространство мутными удушающими облаками, в которых невозможно было видеть и нормально дышать. Должно быть, кто-то стоял прямо у окон! Люди Птицелова действовали нагло и решительно, а это указывало, что они пойдут на крайние меры.

Сквозь завесу дыма Дамир все равно сумел пробраться к двери, но та была заперта. Выбить ее не представлялось возможным, а где находится другой выход, Дамир не знал. Есть ли такой выход вообще?

Единственным путем на свободу оставались окна. Но ведь там кто-то был! Хотя… Если бы они хотели убить, они бы выбрали менее экзотичный способ. Скорее всего, Птицелов приказал брать их живыми. Зачем — Дамиру и представлять не хотелось.

Если бы они с Севером были здесь одни, можно было бороться за свободу. Способов много — от побега через крышу до самой обычной схватки. Но с ними были дети, и девочка на руках у Дамира уже начинала задыхаться.

Ему пришлось подойти к окну. Из-за дыма он ничего не видел и просто крикнул в пустоту:

— Хотя бы ребенка заберите! Она этого не выдержит, ей года два, наверно…

Через секунду девочку вырвали у него из рук, он даже не успел рассмотреть, кто это был. Самого Дамира не тронули, потому что знали, что он не сможет выбраться.

Дым вокруг них становился все гуще, Дамир понятия не имел, где находится его спутник. Он знал, что ему не позволят уйти, и до того момента, как он потеряет сознание, остается не больше пары минут. Птицелов не допускал ошибку с Диной, он лишь устроил ловушку. Он найдет более эффективный способ избавиться от ее тела… А может, от трех тел сразу.

* * *

Ей казалось, что одиночество вдруг стало осязаемым — как некая вязкая субстанция, заполняющая собой все вокруг. Болотная грязь, из которой хочется вырваться на свежий воздух, а не получается. Это было странно и горько одновременно.

Лю Ланфен никогда раньше не ощущала одиночество вот так. И не потому, что много лет прожила в большой семье с обожаемым мужем и тремя детьми. Муж умер, дети разъехались, но она все равно не чувствовала, что осталась одна, так остро. Она была в депрессии, да, но это было связано с тоской по человеку, который никогда не вернется. Она ведь психолог, она не должна так откровенно поддаваться своим слабостям!

Однако теперь ее одиночество было не абстрактным «рядом со мной никого нет». Оно обрело форму вполне конкретного человека и смотрело из неизвестности его глазами. Ланфен стоило огромных усилий признать себе, что она полюбила.

Вот только эта любовь не имела права на существование. Тут не было ни логики, ни здравого смысла, одна лишь дорога к самоуничтожению. Она столько лет хранила верность мужу, даже после его смерти, чтобы всего за пару дней влюбиться в серийного убийцу! В человека, который должен быть символом всего худшего, что есть в жизни.

Сначала она не знала, что он убийца, и это ее несколько оправдывало. Но ведь не знала она и о том, что любит! Ее просто тянуло к нему, как магнитом, и эта страсть развилась от притяжения. Тело, душа — все как будто сливалось в гармонии.

Узнав, что он — преступник, Ланфен попробовала просто выжечь в себе это чувство, однако оно отказывалось уходить. Оно лишь обретало более четкую форму, заставляя признать себя. Ланфен хотела бы его презирать, но не могла. В конце концов, он убивал не обычных людей, а других преступников… но ведь есть закон, так поступать нельзя! Да и потом, то, как он это делал, указывало, что он не просто возомнил себя мстителем, он получал определенное удовольствие от расправы над другими хищниками.

Ее это пугало — и все равно не отвращало от него. Сердце оставалось непреклонно.

После того как третий этап проекта был завершен, Гробовщик связался с ней. Всего один раз, это и связью назвать нельзя! Он всего лишь прислал ей цветы, не оставив никаких контактов. Она считала, что это точка в их отношениях — и вместе с тем надеялась, что ошиблась.

Новый год Ланфен отправилась встречать с дочерью в Англию. Она хотела думать о настоящем моменте, но была рассеянной, то и дело окуналась в воспоминания о прошлом. Иногда ей казалось, что она видит его в толпе, однако там, конечно, никого не было.

Дети ни о чем не узнали. Они решили, что это продолжается депрессия, вызванная смертью их отца. Ланфен было стыдно признаться им, как все обстоит на самом деле.

Когда Тронов предложил ей стать куратором на четвертом этапе проекта, она согласилась безо всяких сомнений. Ланфен могла сколько угодно убеждать себя, что это просто ради профессионального интереса, никаких тайных мотивов у нее нет. В глубине души она знала, что хочет снова увидеть его. Тронов, кажется, тоже знал.

Она надеялась, что Гробовщик как-то проявит себя. Не нападением, разумеется, а просто выйдет на контакт. Они ведь не представляли, почему этот проект вообще его заинтересовал! Тогда его спугнули, неужели он окончательно отступил?

Проходили дни, а Ланфен все ждала. К своему стыду, она почти не обращала внимания на участников проекта. Она помогала им, когда они того просили, но в подробности не вдавалась, не знала, кто чем занят. Она даже толком не познакомилась с теми, кто не участвовал в третьем этапе!