Прятки со смертью - Бекки Мастерман Страница 47

Я вытряхнула пару предметов, что болтались на самом дне пакета. Распятие из двух палочек от мороженого на обрывке струны и маленькая ламинированная карточка с молитвой. С одной стороны карточки — картинка и имя святого Иуды, не Искариота. На обороте — молитва на испанском. Удалось прочесть почти весь текст. В молитве говорилось: «О, благочестивый святой Иуда, святой покровитель безнадежных дел, великий в добродетели и щедрый в чудесах, надежа для всех, кто просит у тебя чего-то особенного, помоги мне в моей насущной необходимости».

«Causas perdidas». Безнадежные дела. Думаю, святой Иуда оказался не слишком полезен. Множество нелегалок, страдающих от жажды и голода женщин, ослабленных стихией и своим возрастом, с радостью примут предложение проехать в фургоне и обещание чего-нибудь выпить. Сто квадратных миль «шведского стола» для серийного убийцы.

На таких несчастных Песил и охотился.

Сидя на корточках и готовая вскочить при звуке шагов возвращающейся хозяйки, я сжала пакет на случай, если там еще что-то осталось, и через два слоя пластика и своих латексных перчаток почувствовала что-то вроде короткого обрывка веревки. Я снова запустила руку и вытащила длинную седую косичку, связанную на обоих концах бечевкой. К одному концу косы прилипли частички какой-то бледной ткани, которые при осмотре под микроскопом наверняка окажутся фрагментами человеческого скальпа. Я поморщилась, представив себе, как это произошло. А когда пригляделась, обратила внимание, что все три пряди косы немного отличались друг от друга. Первая была почти белой, вторая — более серебристо-седой, а третья — цвета соли с перцем.

Косу заплели после смерти, в ней волосы как минимум трех разных женщин. Я с почтением положила ее поверх одежек, будто оставляя сообщение помощнику шерифа Койоту: «Ищи тела».

Потом взглянула на свои часы. Я не отважилась спросить Макса, когда он собирается сюда. Может, он уже на подходе. Я затолкала все обратно в пакет и сунула его на место — под надувной матрас, чтобы нашли эксперты. Как только найдут одежду, артефакты и волосы, вырванные с голов несчастных, копы взглянут на Песила не как на жертву, а как на преступника.

Когда я уже собралась уходить, вдруг заметила треугольный краешек черного предмета, выглядывающий из-под матраса. Думая, что это пакет для мусора, я коснулась его пальцем, чтобы подсунуть под матрас… Мобильный телефон! Я вытянула его и, открывая, почувствовала, что сердце вот-вот выпрыгнет. Меня разрывали сомнения: опустить в карман, а потом проверить номера в нем или оставить здесь, чтобы нашел Макс? Звук за спиной заставил меня подпрыгнуть и спрятать руки в латексных перчатках.

— Вы закончили здесь? — донесся голос хозяйки.

Черт!

— Почти.

— Вам нехорошо? — Она видела, что я сижу в углу, потому, наверное, и спросила.

— Нет, все отлично. Телефон свой вот уронила. Еще несколько минуток, хорошо?

Я прислушалась, как хозяйка шагнула за порог, затем скрипнула, закрывшись, сеточная дверь, при этом очень надеялась, что она не обратила внимания на мои бахилы. Палец коснулся иконки фотоальбома.

И я увидела жертвы. Тела. Крупные планы рук, ног, костей, подпиравших плоть, как стойки — палатку. И лица. Лица хоть и неповрежденные и неизувеченные, но они были еще хуже. По службе мне приходилось сталкиваться с телами жертв — мертвых. Но эти… Эти женщины, еще живые, глядели на меня. Не обязательно было видеть, что он сделал с их телами, достаточно посмотреть на их глаза.

В альбоме было несколько десятков снимков, которые я торопливо пролистала, прежде чем нашла свои фотографии — их, похоже, Песилу кто-то прислал.

Значит, телефон здесь оставлять нельзя. Даже если я сотру свои снимки, какой-нибудь технарь все равно откопает их. Я положила мобильник в сумку. Еще одно нарушение закона — кража вещественного доказательства с места преступления — записано на мой счет.

Я не стала прощаться с хозяйкой и ушла через задний двор смежного участка, за которым на улице припарковала автомобиль. После себя я оставила достаточно улик, чтобы Макс самолично убедился в том, что Джеральд Песил был подонком.