Псы войны - Фредерик Форсайт Страница 47

Ему было невдомек, что уже следующим утром телеграмма Шеннона, призывающая его в бой, окажется на почте Паарля.

Крошка Марк Вламинк оперся на стойку бара и опрокинул очередную огромную кружку пенящегося фламандского эля. За окнами заведения, которым заправляла его подружка, пустели улицы остендского района красных фонарей. Промозглый ветер дул с моря, а для летних туристов время еще не пришло. Он уже начал тосковать.

Первый месяц после возвращения из тропиков было хорошо.

Приятно принять ванну, поболтать с дружками, заглянувшими на огонек. Местные щелкоперы попытались к нему сунуться, но он их послал подальше. Меньше всего ему хотелось нарываться на неприятности с властями, а он знал, что с ним не станут связываться, если только он не ляпнет что-нибудь такое, от чего могут всполошиться африканские посольства в Брюсселе.

Но через несколько недель безделье заело. Пару дней назад стало чуть веселее, когда он от души врезал морячку, пытавшемуся погладить Анну по заднице, части, которую он считал исключительно своей вотчиной. В голове у него закрутились воспоминания. Он услышал приглушенное топанье сверху, из маленькой квартирки над баром, которую они делили с Анной. Она занималась хозяйством. Он сполз с табуретки, допил кружку и крикнул:

– Если кто-нибудь завалится, обслуживай сама!

И начал подниматься по задней лестнице. В этот момент дверь бара отворилась, и вошел мальчик-посыльный с телеграммой.

Был ясный весенний вечер, в воздухе ощущалась прохлада, и море в районе старого марсельского порта отливало зеркальной гладью. На поверхности, где несколько минут назад отражались окрестные кафе и бары, одинокий, возвращающийся домой траулер, оставил клином расходящиеся складки, которые бесшумно разбегались по гавани, с легким всплеском разбиваясь о корпуса стоящих на якоре рыбацких катеров. Застывшие ряды автомобилей вытянулись вдоль тротуаров Канбьер, запахи жареной рыбы вырывались из тысяч окон, старики потягивали свою анисовку, а торговцы героином разбрелись по переулкам, выйдя на прибыльный промысел. Это был обычный вечер.

В многонациональном, разноязыком бурлящем человеческом котле, именующем себя Ле Панье, [11]где вне закона считается только полицейский, Жан-Батист Лангаротти, сидя за столиком в углу небольшого бара, не спеша потягивал охлажденный Рикар.

Он не был в тоске, как Жанни Дюпре или Марк Вламинк. Годы, проведенные в тюрьме, научили его искать радости в самых незначительных мелочах, и он лучше других мог переживать длительные периоды бездействия.

Более того, ему удалось найти себе дело и зарабатывать на жизнь, так что его сбережения оставались в неприкосновенности. Он постоянно экономил, поэтому его счет в швейцарском банке, о котором никто не знал, неукоснительно возрастал. Когда-нибудь, наконец, он сможет купить себе собственный бар в Кальви. [12]

За месяц до этого его старый приятель по Алжиру был взят по незначительному поводу: за небольшой чемоданчик с дюжиной бывших армейских «кольтов» сорок пятого калибра, и из тюрьмы Ле Бометт прислал Жану-Батисту послание с просьбой «присмотреть» за девушкой, с заработков которой он жил до того сам.

Он знал, что корсиканцу можно доверять, он не обманет.

Девушка оказалась славной широкобедрой оторвой по имени Мари-Клэр, по кличке «Лола», отрабатывающей свою ночную смену в баре района Тюбано.

Она по-своему привязалась к Лангаротти, вероятно, из-за его скромных размеров, и единственная претензия у нее была в том, что он не колотил ее от души, чем любил побаловаться ее прежний приятель. Его рост никак не мешал роли сутенера, потому что тем, кто мог бы иметь виды на Лолу, не надо было объяснять, кто такой Лангаротти.

Итак, Лола была счастлива, что у нее самый лучший покровитель в городе, а Жан-Батист спокойно ждал, когда подвернется возможность заключить очередной боевой контракт.

Он поддерживал связь с несколькими людьми, имеющими дело с наемниками, но, будучи новым человеком в этом бизнесе, больше полагался на новости от Шеннона. Он внушал доверие, к нему скорее пойдут клиенты.

Вскоре после возвращения во Францию с Лангаротти связался Шарль Ру из Парижа и предложил корсиканцу впредь работать исключительно на него в обмен на гарантию контракта, как только такой появится. Ру долго распространялся о полудюжине проектов, которые он вынашивает, но корсиканец не клюнул на его удочку. Позже он навел справки и выяснил, что Ру попросту болтун, потому что сам не участвовал ни в одном собственном проекте с тех самых пор, как с простреленной рукой вернулся из Букаву осенью шестьдесят седьмого.

Вздохнув, Лангаротти взглянул на часы, допил бокал и поднялся. Пора было зайти домой за Лолой и проводить ее в бар на работу, а после этого заглянуть на почту, нет ли там телеграммы от Шеннона с предложением отправиться на новую войну.

В Мюнхене было еще холоднее, чем в Остенде у Марка Вламинка, и Курт Земмлер, привыкший к теплу за долгие годы службы в Индокитае, Алжире и Африке, дрожал, кутаясь в длинное кожаное пальто, по дороге к работающему круглые сутки почтовому отделению. Он регулярно наведывался сюда каждое утро и каждый вечер, всякий раз надеясь обнаружить письмо или телеграмму с какими-нибудь новостями или приглашением на беседу для возможного отбора на работу по военному контракту.

Время после его возвращения из Африки прошло в безделье и скуке. Как большинство ветеранов, он не любил штатскую жизнь, с отвращением носил гражданскую одежду, презирал политику и скучал по военной дисциплине и боевым действиям. Возвращение в родной город не принесло радости. Повсюду на глаза попадались длинноволосые юнцы, неряшливые и разболтанные, размахивающие плакатами и выкрикивающие какие-то лозунги.

Казалось, что не осталось следа от той целеустремленности, преданности идеалам величия Родины и ее вождю, которыми так были пропитаны годы его детства и юности. Не было и порядка, характерного для армейской жизни.

Даже контрабанда на Средиземноморье, хотя это была беззаботная и легкая жизнь, могла дать ощущение активности, привкус опасности, чувство удовлетворения хорошо спланированной, проведенной и завершенной миссии.

Устремившись в прорыв к итальянскому берегу с двумя тоннами американских сигарет на борту, он хотя бы мог представить себя снова на реке Меконг, во время атаки легионеров на речных пиратов Хоа Биня.

Мюнхен же ничего не мог ему предложить. Он слишком много пил, слишком много курил, немного потаскался по шлюхам и впал в состояние крайнего раздражения.

На почте в этот вечер для него ничего не было. Но на следующее утро все будет по-другому, потому что телеграмма Шеннона уже была в пути.

В полночь Марк Вламинк позвонил из Остенде. Служба доставки телеграмм в Бельгии работает превосходно, до десяти часов вечера каждый день. Шеннон просто попросил Вламинка встретить его у здания Брюссельского национального аэропорта следующим утром на машине и сообщил номер своего рейса.