Банда 7 - Виктор Пронин Страница 47

— А почему бы и нет, Оля, почему бы и нет...

Оля молча кивнула, она приняла его слова, его тон, приняла их разговор в пустом, гулком здании следственного управления. Закурила новую сигарету, пустила дым к потолку, закинула ногу на ногу так, что теперь на Пафнутьева опять смотрела левая коленка, та, которая показалась ему краше и совершеннее.

— Этот Величковский... Знаете, бывают такие... Улыбчивая, в меру дурноватая сволочь. Говорят, что людей город портит, городские соблазны, городские деньги. Нет, он всегда был таким. Но, с другой стороны, если вы соберетесь его посадить... То и сажать-то не за что. Этакий бытовой подонок. Подвернется случай украсть что-нибудь — молоток, зонтик, перочинный ножик, — украдет. Дорвется до вашего телефона — наговорит на тысячу рублей. Из ресторана без вилки, без ложки не уходит. Представится возможность гадость о человеке сказать — скажет, не упустит случая, останется один в чужой комнате, а на столе письмо лежит — прочтет! Подвернется случай трахнуть бабу пьяную, беспомощную... Трахнет. Бомжиху, проводницу в поезде, малолетку из школы...

— И тем не менее, — начал было Пафнутьев, но Оля его перебила, зная заранее, что он хочет сказать.

— Да! — воскликнула она. — Да! И тем не менее он меня фотографировал, наводя резкость на полюбившуюся вам родинку!

— Да я не так чтобы уж и очень, — смущенно пробормотал Пафнутьев, словно уличенный в чем-то не слишком симпатичном.

— Ладно! — опять оборвала его Оля. — Мне об этой родинке не только вы говорили, Павел Николаевич! Не только вы!

— Значит, он эти снимки отпечатал...

— Он эти снимки заказывает по новой каждую неделю! Он торгует ими, Павел Николаевич!

— А, — разочарованно протянул Пафнутьев. — Так я не первый, значит, видел ту самую родинку...

— Я вам скажу больше... Только не свалитесь со стула... Вы и не второй, Павел Николаевич. — Оля наконец улыбнулась.

— Надо же... А я уж...

— Размечтался?

— Не так чтобы очень... Но где-то рядом, где-то рядом. — Пафнутьев сокрушенно покачался из стороны в сторону. — Так этот Величковский, как вы говорите...

— Неплохо зарабатывает на своей поганой плитке.

— Он кладет испанскую!

— Даже испанская плитка после его рук становится поганой! Не в смысле блеска, цвета, рисунка... Она становится грязной после того, как побывала в его руках.

— Круто, — Пафнутьев склонил голову к одному плечу, к другому. — Как же тебе удалось на него выйти?

— А! Говорю же, он неплохо на этой плитке зарабатывает. Десять долларов квадратный метр. Приезжает в Пятихатки, как... американский дядюшка. Чемодан подарков на все случаи жизни — трусики, лифчики, прокладки с крылышками, без крылышек... И покупаются девочки, покупаются. За трусики рублевые, за лифчики капроновые. Городок-то нищий, голода нет, но он где-то рядом. А Дима обещает взять в ваш город, а то и Москву сулит... Пристрою, дескать, в хорошие руки. Он не зря говорит, что умеет уговаривать, умеет. И покупаются девочки, хотя знают, на что идут. А он условие ставит — каждая должна пройти через его постель. Разве это уговоры — за горло берет. Или еще за что... Но берет прочно.

— Но ведь надо же где-то расположить девочек, обустроить... Накормить в конце концов. Это он как решает?

— Никак. Для этого есть Пахомова. Вы хорошо знакомы с Пахомовой?

— Слегка.

— Познакомьтесь поближе. Не помешает для общего развития. Наш Величковский не единственный ее поставщик.

— Игорь?

— О! Это бригадир. Но о нем я действительно ничего не знаю. Очень грамотный товарищ.

— В каком смысле?

— О нем никто ничего не знает. Кроме имени. Он о нас знает все. Адреса, телефоны...

— Подожди, Оля... Какие телефоны, какие адреса? Ведь вы приезжие?

— У них несколько квартир... Нас по этим квартирам разбрасывали. Мы, конечно, должны платить. Из своих скромных остатков, — Оля улыбнулась как-то кривовато, загасила сигарету в блюдце и тут же вынула из пачки следующую.

Пафнутьев распахнул окно, чтобы хоть немного проветрить задымленный кабинет. На него дохнуло свежим ночным воздухом, шелестом ночного дождя, приглушенными звуками ночного города.

— Как я понимаю, двор, где мы встретились, не единственный путь к сердцу клиента?

— К сердцу? — переспросила Оля. — До сердца мы обычно не добираемся, времени не хватает. Да и желания тоже, честно говоря, нет. Работаем с тем, что доступнее.

— Кажется, я понимаю, о чем вы говорите, — кивнул Пафнутьев.

— Чего ж тут понимать... Каждый мужик подобные вещи схватывает с полуслова.

— Поэтому и говорю, что понимаю, о чем речь, — невозмутимо ответил Пафнутьев. — Но дело в том, Оля, что подобное случается не всегда... Некоторым удается и до сердца добраться.

— Сказки! — с раздражением произнесла Оля. — Не надо мне пудрить мозги!

— Скажи, вот эта девушка тебе знакома? — Пафнутьев вынул из ящика стола фотографию Юшковой. — Посмотри внимательно.

Оля мельком взглянула на снимок и отвела его от себя вместе с рукой Пафнутьева, подальше отвела, будто от снимка исходило что-то неприятное для нее, о чем она не желала помнить, думать, знать.

— Она не из наших. Как-то я ее видела... Это Игоревая девочка.

— Игоревая? — переспросил Пафнутьев, хотя уже догадался, что хотела сказать Оля. — Это в каком смысле?

— При Игоре она... Вместе их видела. В каких отношениях — не знаю, хотя мысль имею.

— Поделись.

— Да чем тут делиться, Павел Николаевич! Все мое нынешнее положение, общественный статус, если хотите, выстраивает мысли в одном-единственном направлении — блуд и похоть, похоть и блуд.

— Но наверняка не знаешь?

— Не знаю.

— Это радует, — кивнул Пафнутьев, осознав, что хоть что-то обнадеживающее сможет сказать Худолею. — И уж поскольку, Оля, мы немного разговорились, стали понимать друг друга, скажи мне, пожалуйста, что могло случиться с вашими девочками, как понимать происшедшее?

— Похоже, их убили, — передернула плечами Оля.

— За что их могли убить?

— Мало ли... Мы ведь находимся в зоне рискованного предпринимательства. Люди, которые не могут по каким-то причинам удовлетворить свои потребности легко, просто, красиво, в конце концов, а шастают по ночным улицам, играя желваками и выискивая двуногую тварюку женского рода... Это же ненормальные люди. Или полная разнузданность, или полная беспомощность, или полное уродство, в чем бы оно ни заключалось... Вот наши клиенты.

— А что же вас...

— Что нас заставляет? — перебила Оля звенящим голосом. — Кушать хочется. На мне двое стариков и дочка... Их пенсии хватает только на оплату коммунальных услуг — газ и свет.