Мини-модель - Павел Астахов Страница 47

Цветы к моим ногам в таком количестве прежде не складывали. Не скажу, что это было приятно – скорее, тревожно.

Слева от меня временно помещался большой крепкий фикус. Мне приходилось аккуратно раздвигать его твердые кожистые листья, чтобы хоть что-то видеть. Кроме фикуса, место действия мне загораживали Сашка и Машенька за камерой на треноге и мощная лампа на штативе.

Для съемок своего фильма девчонки разжились профессиональной аппаратурой, с которой на удивление ловко управлялись. Я даже ощутила гордость за дочь, которая, оказывается, научилась не только постить, лайкать и стримить.

Наткиной основной эмоцией в процессе съемки было слезливое восхищение. Она расстрогалась сразу, как только и.о. Познера – чисто умытый и тщательно причесанный Сенька в черных брючках и белой рубашке с бабочкой – воссел на приготовленный для него высокий стул и начал непринужденно болтать ногами.

Маруся, наш режиссер, усадила Сеньку и Аду Егоровну за круглый стол, накрытый бархатной скатертью с бахромой. До начала съемки Сенька на эту бахрому отвлекался – заплетал ее в косицы. Его, похоже, совершенно не беспокоил тот факт, что никаких заранее заготовленных вопросов Сашка с Марусей ему не дали, велев разговаривать «просто так, как обычно».

Натка, лучше всех знакомая с Сенькиными обычаями, тревожилась, что ребенок что-нибудь учудит.

– Не волнуйся, это же запись, мы все лишнее вырежем, – успокоила ее Сашка.

Лишнего, впрочем, оказалось немного.

Сашка действительно отлично придумала: из Сеньки вышел чудный интервьюер, любознательный и непосредственный. Он задавал интересные и зачастую неудобные детские вопросы, который взрослый человек непременно смягчил бы, а то и вовсе не стал бы озвучивать. В устах ребенка они не казались бестактными, тем более что было видно: Сеньке очень нравится бабушка Ада и он в восторге от этих необычных посиделок.

Ада Егоровна, очень красивая и величественная со строгой прической, украшенной шпильками с жемчужинами, в глухом парчовом платье с брошью, слушала Сеньку очень внимательно и на его вопросы отвечала со всей серьезностью. Они необыкновенно эффектно смотрелись вместе: старая дама с королевской осанкой и маленький непоседа, болтающий ногами и прячущий под себя ладошки, чтобы не тянуться за косичками из бахромы.

– А тебе скоро будет сто лет? – простодушно интересовался Сенька.

– Нет, не скоро, мне сейчас восемьдесят два, но это тоже очень много, – рассудительно отвечала Ада Егоровна, пока шокированная бесцеремонностью потомка Натка хваталась за голову, опасно путаясь руками в бамбуковой этажерке.

– А почему у тебя все волосы белые? Ты их специально покрасила?

– Раньше красила, но не в белый цвет, а в черный. Мне даже дали прозвище Кармен – я была жгучей брюнеткой.

– Жгучей – как крапива? – интервьюер захихикал.

– Даже хуже. – Ада Егоровна осталась серьезной. – По правде говоря, у меня был ужасный характер, и вела я себя иногда совершенно безобразно.

– Со мной такое тоже бывает. – Сенька вздохнул и развел руками. – Но мама меня прощает! Она меня любит даже безобразного.

– Очень, – прошептала Натка и от полноты чувств стиснула мой локоть.

– Когда любят, прощают, – согласилась Ада Егоровна. – Но иногда для этого нужно много времени.

– Ага, однажды мама меня долго не прощала! Я тогда суп с балкона выплеснул, он мне не понравился. И чужому дяде он тоже не понравился – вермишель в волосах некрасиво застряла. Мама тогда со мной целый день не разговаривала.

– Целый день – это долго. А представь, каково не разговаривать много лет…

– Ого! А что ты натворила?

– Я позавидовала своей лучшей подруге, захотела что-то у нее отнять, постаралась сделать так, чтобы ей было плохо.

– Мы с Юлькой Мокиной тоже ссоримся. – Сенька тяжко вздохнул и пояснил, обернувшись к камере: – Юлька – моя лучшая подруга. Она хочет, чтобы мы поженились, но я еще думаю.

Натка, без пяти минут свекровь Юльки Мокиной, подпрыгнула на диване, едва не обрушив мебельную пирамиду.

– Мне вообще-то еще Танька Горелова нравится, может, я на ней женюсь. Это же не скоро будет, у меня еще есть время подумать, жизнь-то длинная! – рассудил то ли Юлькин, то ли Танькин жених.

– Иногда даже слишком длинная.

– А ты любишь конфеты?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Мне мама говорит, что с возрастом вкусы меняются. Сейчас моя любимая еда – конфеты, мороженое и торт «Наполеон», а когда я вырасту, полюблю борщ. Это мама так думает, но я сомневаюсь. – Сенька почесал в затылке. – Что-то я расту, расту, а конфет по-прежнему все хочется и хочется!

– Борщ я тоже люблю, только ленюсь его себе варить, – призналась Ада Егоровна.

– А почему ты живешь одна? У тебя же есть дети и внуки!

– И даже два правнука, но они далеко, в другом городе. А дети и внуки взрослые, у них очень много дел, и жить со мной им было бы неудобно. Ритм жизни разный, понимаешь?

– Я знаю про ритм, я занимался хореографией, – важно кивнул Сенька. – Ты как бы медленно живешь, а они быстро, да?

– Дело даже не в скорости, а в направлении движения.

Мне показалось, старая дама забыла, что беседует с ребенком. Взгляд ее сделался рассеянным, а голос – пульсирующим, напряженным:

– Каждый из нас ищет свою дорогу. Всю жизнь, всю эту долгую трудную жизнь мы ищем путь. Нащупываем его, опять теряем, сворачиваем в сторону, бредем по бездорожью, продираемся сквоз тернии, оказываемся бог знает где – и в итоге приходим к себе. Никуда больше – только к себе. Такое у нас дефиле.

Она вдруг повернулась к камере и продолжила, глядя прямо в объектив:

– И абсолютно неважно, идем ли мы по подиуму в свете софитов или по картофельным грядкам под палящим солнцем. В конце мы всегда приходим к себе и остаемся один на один со своими мыслями, чувствами, страхами… со своей совестью…

Повисла пауза. Ада Егоровна словно очнулась и опять посмотрела на своего собеседника:

– Ты понимаешь?

– На грядках жарко, – со знанием дела подтвердил Сенька.

– Тоже верно. – Ада Егоровна улыбнулась и потянулась погладить интервьюера по золотой голове. – Но самое главное – все дороги ведут к нам. К нам самим. Вот это, пожалуйста, запомни.

Сашка, сияя, обернулась к нам с Наткой и показала большой палец.

– Все, снято! – объявила Маруся и отошла от камеры. – Финал гениальный!

– Это будет бомба! – поддакнула Сашка и бесцеремонно втиснулась на диван между мной и Наткой.

Мебельная пирамида, не выдержав штурма и натиска, все-таки рухнула.

– Бомба или нет, а грохот уже слышен, – пошутила Ада Егоровна, и и.о. Познера Арсений Кузнецов радостно захохотал.