Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Олег Кудрин Страница 47

— А ежели будут какие-то дополнительные вопросы?

— Разумное уточнение. На сей случай думаю разграничить ответственность таким образом. Вопросы технического, хозяйственного, канцелярского свойства — к дворецкому. Но время сейчас дипломатически острое. Ежели будет нечто из этой сферы — обращайтесь к вашему недавнему прямому начальнику Павлу Яковлевичу Марини.

— Благодарю. Буду иметь в виду. Позвольте идти? — спросил Горлис, взяв папку с приготовленными для него бумагами.

— Да. Хотя… Постойте! Время сейчас не только острое, но и военное. Вместе с Корсаковым в Одессу вернулся и на какое-то время в ней останется полковник Достанич Степан Степанович. Знакомы с ним?

— Знаком. Еще до вашего появления здесь. Он какое-то время было одесским полицмейстером.

— Знаю. То был полезный опыт для морского офицера. Ныне ж Достанич, как вы, верно, знаете, занимается делами военной полиции Дунайской армии. В сём вопросе главный. Потому при проявлении вопросов касательно… э-э-э… Да что там, давайте прямо, без экивоков. При подозрениях на шпионскую деятельность, интересе к вам с этой стороны — обращайтесь к Достаничу. Я поставлю его в известность. Ясно?

— Теперь, ваше сиятельство, всё уж исчерпывающе ясно.

— Да, вот еще. Последнее, что хотел сказать… Вы французский подданный, живущий в Российском государстве. Притом, как я слыхал от других и как сам имел возможность убедиться, человек с репутацией и основательными понятиями чести… Я рассчитываю на то, что по возвращении мне не придется менять свое мнение в отношении вас. Вы же понимаете — идет война. Причем совсем недалеко.

— Я всё понимаю, Михаил Семенович!.. И мои отдохнувшие глаза требуют поскорей приступить к ознакомлению с вашим архивом. Могу идти?

Воронцов кивнул головой.

* * *

Домой Натану захотелось пройти дворами. Если дорогой несколько загрязнит обувь, нестрашно. В своем доме примут любым.

Пожелалось пройти мимо того места, где когда-то жила Марфа-Марта (старые казармы при обустройстве Екатерининской площади разобрали по кирпичику). Опять нахлынули сентиментальные воспоминания о событиях десятилетней давности. Отчего? Может, потому, что крепло ощущение: теперь узлы событий сплетаются так же туго, как и тогда, а может, и еще сильнее. Событий на первый взгляд разных, но в действительности — взаимосвязанных. Как разные петли в том хитром большом узле, образцы которого были найдены в комнате Иветы и на крыше…

А действия Воронцова снова казались более широкими, чем его слова и простые следствия приказов. Ведь если отсечь всё лишнее, то как выглядит распоряжение, данное Горлису? Разобрать воронцовский архив, близкий к современности. По-видимому, сейчас, во время войны, у Михаила Семеновича появилась актуальная — политическая, дипломатическая, военная — потребность в чтении деловых бумаг отца и дяди. Но ему самому для архивных работ времени не хватает. Потому оказался нужен Горлис.

Ну и упоминание Достанича — тоже важно. Если он остается в Одессе, а не на фронте, то, очевидно, ныне есть повышенная вероятность того, что тут, в южной генерал-губернаторской столице, могут быть турецкие разведчики.

Более того, с учетом войны было бы странно, ежели б их тут не имелось.

* * *

С погодой 14 августа повезло. Не так жарко, как обычно бывает посреди сего месяца. По небу бесконечным овечьим стадом плелись пышные облака. Но и дождь идти не собирался. К торжественному генерал-губернаторскому приему, посвященному возвращению в лоно матушки-России последних запорожцев, весь внутренний двор Дворца был торжественно оформлен. Шатры, шатры, шатры или, как сказал бы Степан, намети, в каждом из которых накрыт стол. Главными героями праздника были четыре казака задунайской старшины во главе с Осипом Гладким.

Распоряжался праздником Павел Марини. В самом начале он сказал прочувствованную речь, как казаки в конце мая, все вместе дружно снявшись со своих мест базирования в Сечи — в Верхнем Дунавце и Катерлезе, — переплыли Дунай и нашли русскую армию, славную освободительницу народов. Как услужили они ей, указав наилучшие места для переправки войска через великую реку. О том также говорил, как было тронуто сердце императора Николая от сего поступка. И как храбро он, вопреки советам не верящих, пожелал, дабы и его лично через Дунай перевозили не кто-нибудь, а именно казаки, атаманы 12 задунайских паланок. И не нашлось в сём обществе ни одного иуды, каковой бы пожелал предать русского царя, отвезя его в турецкую крепость. Павел Яковлевич не доходил впрямую до святотатственного сравнения, но всё же в его пересказе чувствовалась некая аллюзия на самого Спасителя и его 12 апостолов. И даже намного лучше, поскольку в новом варианте иуды среди прочих не было.

Переправа императора Николая через Дунай в 1828 году. С гравюры Петрова, сделанной с рисунка Зверева

Выступал также сам полковник Гладкий. Впрочем, речь его была ни гладкой, ни бойкой. Горлису сие показалось странным. Поскольку, как успел он заметить в два предыдущих общения, Осип Михайлович — человек довольно шустрый, чтоб не сказать — разбитной. А сейчас он слегка робел, не знамо отчего. Казалось бы, если уж человек в присутствии императора выглядел уверенным, то отчего вообще он может смущаться? Но, получается, мог.

Потом еще выступил Орлай, дисциплинированно пришедший на праздник со всем своим корпусом учителей и несколькими из лучших учеников малороссийского происхождения. Иван Семенович говорил как бы от лица всех карпатороссов. Он превозносил силу славянского братства и русского единства. В его речи так получалось, что одно с другим практически идентичны.

Последнее слово осталось за генерал-губернатором Воронцовым. Он зачитал приветственное письмо казакам и всем пришедшим от Его Императорского Величества, ныне по неотложным делам уехавшего в Николаев. Следом же от себя добавил, что счастлив был и свою руку приложить, дабы вернуть казаков под руку царскую…

В этот момент Натан окинул взглядом всех присутствующих и узрел Кочубея. Да не одного, а сразу троих Кочубеев, разных поколений. И дряхлого уже Мыколу, и сына его Андрея, и внука Степана. Они старались выглядеть довольными и благожелательными. Но Горлис-то успел за годы общения узнать их, в особенности Степана. И отчетливо видел, что на самом деле всех троих что-то гнетет, нарушая радость празднования.

Теперь, после слов Воронцова и самого факта присутствия на этом событии Кочубеев, получала окончательная подтверждение давняя догадка Горлиса — что Степко делал весной, перед началом войны, в генерал-губернаторской канцелярии. По поручению русского руководства организовывал, а может быть, и вел переговоры с задунайскими запорожцами. Но если всё завершилось так успешно, то чем сейчас недовольны Кочубеи?..

Воронцов сказал еще о ранении Меншикова, но без подробностей, и сообщил, что сегодня же поедет руководить осадой Варны. После чего высказал уверенность в скорой и полной победе православного воинства. Официальная часть торжества завершилась троекратным славянским «Виват!». Все расселись за столы, и началось угощение.