Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо Страница 47

Женя

Я повернулась к проёму. Что-то громыхнуло с громким хлопком, и за кулисами посыпались ящики, отлетая от металлических конструкций. Девушки, ожидающие своей очереди для выступления, бросились врассыпную с визгом. Тот, кого я краем глаза приняла за Серёжу, чертыхнулся и принялся собирать сбитые им элементы, подготовленные для сегодняшней оперетты. Это был внушительного роста немолодой рабочий сцены, — видела его множество раз, но не знаю, как зовут. Вечно угрюмый и вызывающий у меня желание обойти седьмой стороной мужчина с глуповатым лицом. Как я могла его перепутать с Серёжей?!

Дорохов рявкнул в микрофон, требуя прекратить бардак. Рабочий выглянул и забубнил:

— Щас я, щас, наладим всё. Промашка вышла, бывает. Чего так ругаться-то? Не специально же!

Вот так в считанные секунды драма превращается в водевиль, а триумфальная арка рассыпается с треском лепниной на голову. Я поклонилась жюри и вышла за сцену. Прошла быстро мимо вновь выстроившихся девчонок, вытирая пот со лба, и выходя в коридор, услышала совсем рядом:

— Мда, Жень! Девчонкам стрёмно будет пробоваться, — это была вездесущая Элка, которая догнала меня.

Я обернулась в недоумении:

— Почему?

— Потому что понту теперь пробоваться, роль твоя! — заявила Элка, хлопая своими большими, чуть навыкате глазами, обведёнными жирными стрелками видимо для выступления в кордебалете в «Принцессе цирка».

— Мне Дорохов ничего конкретно не обещал, если ты об этом, — пожала плечами я, чувствуя раздражение. — Не понимаю, к чему эти намёки.

Элка в спортивном костюме поверх трико неожиданно приобняла меня за талию, рассмеялась и затараторила, как обычно:

— Да я не намекаю ни на что, Жень! Какая ты смешная! Я говорю, что ты так круто станцевала, что сомнений не возникает, кого выберут Дорохов и Римма! Они же стоя тебе аплодировали, видела? А беременная прима наша, Воеводина, укусила себя за локоть — ей так не станцевать, тем более после декрета. Хорошо, что я не подавала заявки!

Я высвободилась и просто чтобы что-то сказать спросила:

— Почему не подавала?

— Не хочу быть примой, — уверенно, чуть выпятив губу, сказала жилистая Элка. — Это такая ответственность, столько пахать! Я лучше станцую своё, получу за выход и никаких нервов.

— И никогда не хотелось? — удивилась я.

— Боже мой, Же-ень, конечно, хотелось, кому не хочется, особенно когда мне было столько лет, сколько тебе! Но мне уже двадцать семь, и я точно знаю, что чего стоит, а чего не стоит. Иллюзий не осталось, физические данные у меня средние, розовые замки пшик, и нету, — она продемонстрировала взрыв рукой в воздухе. — Меня вполне устраивает кордебалет. Ещё годика три потанцую и замуж — рожать, нянчить. Потом вообще неизвестно что… Может, брошу.

Я моргнула, поражённая её признанием.

— А как же балет?

— С такими, как ты, балет не умрёт! — рассмеялась Элка и, хлопнув меня по-дружески по плечу, умчалась обратно к кулисам.

Галя Архангельская, одна из дублёрш Воеводиной, таким добродушием не отличалась. Она вошла в гримёрку, когда я переодевалась, и поджала губы:

— Ах, Берсенева, времени не теряешь? Молодец. Посидишь немного на скамейке запасных, на случай если я заболею… На это сгодишься.

Я гневно вскинула на неё глаза, но обнаружив во взгляде напротив мелочную, суетливую неприязнь и то, с каким беспокойством её пальцы теребили кулон на цепочке, ничего не сказала. А смысл? Я сделала неопределённый жест и продолжила развязывать ленты на пуантах.

⁂

Результатами нас быстро не обрадовали, сказали, что объявят завтра. Римма Евгеньевна, говоря это, смотрела на меня как-то иначе, чем обычно, добрее, что ли?

Коля Хвыленко улыбнулся, поймав меня на выходе из гримёрной и спросил, как у равной:

— Станцуем?

— Надеюсь, — ответила улыбкой я.

— Уверен, что да, — мягко коснулся Коля моей руки. — Ты такая лёгкая!

Его слова заставили моё сердце биться чаще, будто я стою на пороге экзаменационного класса и слышу, как говорят шёпотом в комиссии «Берсенева пять? Послушайте, а точно пять? Думаете, пять?» Я кивнула ему и пошла дальше. Интересно, пройдёт ли когда-нибудь этот трепет вечной студентки?

Мне бы хотелось узнать, что скажет Дорохов после выступления. Но злой гений просто скрылся в дверях бухгалтерии, как тень отца Гамлета, увидев меня с одной стороны коридора и моего папу — с другой.

«Что ж, вполне разумное решение», — подумала я, тем более, что папа выкрикнул моё имя таким тоном, словно расправа была неминуема.

Я знаю, Дорохов не боится ни скандалов, ни немых вопросов в глазах дебютанток. Говорят, что в бытность корифеем, он специально доводил гримёрш до слёз, чтобы набрать энергии на выступление. И всё-таки я удивилась, почувствовав непоследовательность в его действиях. Вчера его взгляд был иным. Возможно, он хочет меня тоже довести до крайнего волнения?

Узнать мне это не удалось.

Папа, конечно же, увёл меня из театра, хотя я и сама собиралась домой. Мы вышли из стеклянных дверей вечно праздничного холла и зашагали вдоль по центральной улице, сейчас серой, ветреной, а летом уютной, застроенной старинными особняками, «доходными домами» с массой кафешек и магазинчиков на первых этажах. Прохожие жались от морозца и ветра, машины мчались, по-ростовски специфически грязные, вне зависимости от шикарности марки. Мне кажется, на юге грязь особенная, не в пример питерской, она липнет ко всему, не приценяясь.

Забыв о приличиях и такси, папа распекал меня прямо на улице, как первоклассницу, взявшую у чужого дяди конфетку, и вообще вёл себя так, будто я не жила самостоятельно с десяти лет. Но потом вдруг нервно сказал:

— Я твой дурацкий Тирамису ни в одном магазине возле дома не обнаружил. Вообще ужасный там район, дебри какие-то! Вот, смотри, кондитерская приличная на вид. Может, там есть?

Я улыбнулась папе и прижалась к нему.

— Ты такой у меня хороший! Знаешь, от капуччино не откажусь, а вот с тортиками покончено, мне надо быть в форме! Думаю, у меня будет новая роль, папочка! Показ был очень удачным!

— Ох, Женёк, — вздохнул папа. — А ведь в сериалах никогда такая беспечность не проходит безнаказанной!

— Папуля, я запрещу маме показывать тебе сериалы! — весело заметила я.

— А я их на работе смотрю, — как ни в чём не бывало ответил папа и элегантно распахнул передо мной дверь в кофейню-кондитерскую.

Капуччино в большой кружке и чай с плавающим в стеклянном чайничке цветком, слово за слово, и папа, похоже, вспомнил, что со мной лучше всего управляться лаской. Он рассказывал про дом, про Питер, жевал салат с креветками и заглядывал мне в глаза с трогательной надеждой, что я соглашусь уехать. Даже показал мне в смартфоне, что есть авиабилеты со скидкой прямо сегодня: «Ты ведь можешь махнуть домой после всего, что произошло, и директор обещал тебе отпуск…»