Улыбка смерти на устах - Анна и Сергей Литвиновы Страница 47

Видел ли кто-нибудь, как я вливаю яд в бокал, протянутый Бурагину?

Очень сомневаюсь, потому как в тот пикантный момент я находился за бархатной портьерой — раз и два — спиной к залу и к обслуге, что суетилась у подносов с шампанским — равно как и ко всем камерам; впрочем, тогда я уже дал команду: «Стоп! Снято!» — и камеры ничего не записали, в этом я убедился.

Я провел по жизни не один прямой эфир и знаю: любое действие, что идет живьем, нуждается в предварительных прогонах и репетициях — поэтому и не отдавал столь важное дело, как отравление, на прихоть судьбы. Быстро и не расплескав вливать яд из ампулы в стаканчик я натренировался заранее, еще дома, изведя множество специально купленных для такого случая ампул с физраствором (каковые в точности совпадали по виду с той, где содержался яд). Потом еще следовало быстро сунуть пустую ампулу в карман брюк.

После того как яд благополучно попадал в крымское игристое, наступал другой тонкий момент: ведь именно я предложил бокал с отравленным шампанским убиенному — и вот сей процесс, конечно, видеть могли многие. Тот же Мальков, стоявший рядом, те же администраторши Кристинка с Лизочкой, та же бригадир массовки Марьяша — да и многие, слишком многие: операторы, светики ^[16], звуковики, да и массовка. Но здесь главным становилось не видеть, а помнить, что ты видел, и тут я рассчитывал на магию больших чисел. В самом деле, еще Шерлок Холмс советовал прятать лист в библиотеке, а труп — на поле сражения; так и в моем случае: простое действие — протянуть стакан с ядом — пряталось в череде аналогичных, однотипных. И впрямь. Саму передачу отравленного сосуда я срежиссировал заранее и осуществил блестяще — хоть полностью экспромтом, без единой репетиции. Ведь я отдал бокал в тот самый миг, когда у всех рябило в глазах от этих стаканчиков, и каждый кому-то их да протягивал. Кристинка подносила свой поднос Малькову, а со второго, того, что держала Лизонька, хватали стаканы одновременно и шеф-редактор Илья, и исполнительный продюсер Андрей, и кто-то из операторов, и бригадирша массовки Марьяша. Поэтому в точности утверждать, что именно я вручил яд убитому, верно, не смог бы никто. А если кто-то даже вдруг и зафиксировался именно на сем акте, всегда можно было заявить: «Вранье! Быть того не может!» И как вы после того меня опровергнете?!

Вскоре площадка превратилась в сущий ад. Я отдал указание никому не расходиться, не разъезжаться и всем оставаться на своих местах. Труп прикрыли принесенной из «Скорой помощи» простыней (на съемке всегда дежурила карета и врач с фельдшером, мало ли что может произойти — да и бывало разное, а сейчас вот случилось цельное убийство). Довольно быстро и как-то разом прибыли и оперативно-следственная бригада, и большие чины из полиции и расследовательского комитета, и бледный генеральный продюсер нашей производящей компании, и зам генерального директора канала — да, событие произошло далеко не шутейное и во многих смыслах резонансное.

Я взял бразды в свои руки — сказалась многолетняя привычка режиссировать, то есть руководить людьми. И, безошибочно определив среди вновь прибывших и старшо’го полицейского, и главаря следователей, я их обоих вместе с генпродюсером компании и замдиректором канала отвел в свой кабинет, очень коротко доложил о происшедшем и сказал: «Надо раскрыть это преступление по горячим следам, тем более что произошло отравление на глазах многочисленных свидетелей. Но для того, чтобы делать выводы, следует прежде всего эту массу свидетелей опросить, а у нас группа около полста человек, плюс примерно столько же — массовка, вряд ли разом найдется достаточное количество дознавателей, чтобы всех тут опрашивать, да и держать людей здесь долгое время возможным не представляется. Посему предлагается: рассредоточить людей по отдельным помещениям: гримеркам, комнате отдыха игроков, аппаратной и так далее, группами по пять-семь человек каждая. Раздать всем листы бумаги и авторучки, а к каждой группе приставить кого-то из правоохранительных органов или на худой конец руководства передачи — чтобы, грубо говоря, не списывали друг у дружки и не советовались. И заодно, нам ведь лишний шум вокруг события никак не нужен, собрать с каждого подписки о неразглашении, что не станут обсуждать ни с кем происшедшее — в особенности со средствами массовой информации».

Я заметил, что на всех руководящих товарищей — как своих, так и сторонних, представляющих букву закона, — оба моих предложения, а равно тщательная продуманность формулировок и хладнокровие произвели впечатление. Голос мой нисколько не дрожал, глаза не бегали — мне прекрасно удавалось отстраниться от происходящего, я почти верил, что столь же непричастен к преступлению, как и все, в студии присутствующие, и искренне стараюсь помочь в его раскрытии. Мой план был немедленно горячо одобрен всеми, к моему внутреннему ликованию. Именно письменные показания, а не устные, окажутся мне очень на руку, причем сразу по двум причинам: во-первых, потому что для половины свидетелей я все-таки режиссер — если не царь, бог и воинский начальник, то человек, которого многие из них привыкли слушаться; наверное, каждый из операторов, звукачей или светиков сто раз подумает, прежде чем рискнет написать, что именно я протянул убиенному роковой сосуд; во-вторых, эпистолы хороши тем, что человек, организовавший их написание, то есть я, естественным образом мог как бы случайно заглянуть, увидеть, подсмотреть, если кто-то против меня решил что-то написать. Предупрежден — значит вооружен!

Пока мы коротко совещались, труп с площадки увезли, и слава богу. Я шепнул представителю полиции, что лучше, чтобы группе и массовке о порядке сбора показаний объявил именно он, для пущей солидности и авторитета: «Вы ведь, наверное, генерал полиции?» (Тонкая лесть никогда и никому еще не мешала.) — «Нет, я полковник». Я проводил негенерала в аппаратную, чтобы он дал команду по громкой связи. Девочек-администраторш и редакторш я поставил сортировать, объединять и уединять представителей съемочной группы, массовку же отдал на откуп Марьяше — ее люди, согласные ради куска хлеба и призрачной возможности засветиться на телеэкране просиживать по целым дням неподвижно, боялись как огня.