Американское сало - О. Воля Страница 46

– И я тебя люблю, – тихо сказала Анжелка, встав на цыпочки и поцеловав Васю.

С грозной мамой Юлией Вася столкнулся внизу в вестибюле, когда выходил из лифта.

Машинально сказал ей «здрасьте» и поспешил прошмыгнуть мимо двух рослых – ну, прям-таки из фильма «Люди в черном» – охранников мадам Тимоченко.

– Ты все с этим москаленком таскаешься? – с порога, ни здрасьте, ни до свиданья, начала прессовать маман.

– А что? – изобразив на лице невинное недоумение, вскрикнула Анжела.

– Я этого твоего кота Ваську возле лифта внизу повстречала, – строго глядя на дочь, сказала Тимоченко, – он от тебя, как какой– нибудь поручик Ржевский из борделя утром с похмелья, выкатывается, меня перегаром обдал, мне дурно стало.

– Мама, он не пил. – Анжелка принялась продолжать свои экзерсисы: все эти плие, батманы, порт-де-бра и фуэте.

– Ты мне еще поогрызайся! – повысила голос мать.

– Ну, чем я тебе не угодила? – спросила дочь, продолжая между тем выбрасывать вбок и вверх длинную ногу в вязаных гольфах.

– Я тебе повторяю, – с усталой настойчивостью методичного молота повторила Юлия Тимоченко, – брось этого своего Ваську.

– Ваську? – послушно спросила донька.

– Я тебе сейчас реально по морде надаю, ты меня выведешь! – уже не на шутку разозлившись, вскипела мать. – Я тебе всю твою рожу изобью и в деревню Хуторочки к бабке Прасковье на лето отправлю, увидишь у меня Лазурный берег и Кот-д-Азюр с Монако и Малибу!

Анжела вжала голову в плечи.

– Я не шучу, я тебе на полном серьезе заявляю, – громко, даже слишком громко сказала мать, – оставь Ваську Дружинина, меня он по-ли-ти-чес-ки не устраивает, понятно?

– Что значит по-ли-ти-чес-ки? – пожала плечами Анжела. – Я не понимаю, мама!

– Что тут непонятного! – всплеснув руками, Юлия Тимоченко воздела очи к высокому потолку студии, как если бы это были голубые небеса Испании, а сама она – святой Бригиттой или кающейся Клементиной Тобосской. – Мне не нужен зять-москаль, мне с Россией никаких родственных связей не надо. Меня там, кроме уголовного суда, ничего хорошего не ждет. Ты что? Хочешь, чтобы нас с тобой потом разлучили? Ты этого хочешь? – в глазах мадам Юлии появились неожиданные слезы.

– Мама, я не хочу, – бросаясь к матери и обнимая ее, тихо сказала Анжела, – я не хочу, чтобы разлучали.

– Вот, – уже не скрывая слез, всхлипывая, заговорила Тимоченко, – если бы ты вышла замуж за американца, да если бы сразу там родила, то у меня появилась бы лишняя юридическая спасительная зацепочка, у меня ведь здесь, ты даже не знаешь, сколько у меня здесь врагов, и каждый так и хочет, так и норовит меня засадить в тюрьму.

– А что? Разве есть за что? – испуганно спросила Анжела.

– Ты еще глупенькая у меня, – поглаживая Анжелу по спине, сказала Юлия, – у меня миллион врагов здесь, а в Москве и в России у меня три миллиона врагов, так зачем же ты меня подставляешь, донечка?

– Я тебя подставляю? – испуганно изумилась Анжела.

– Подставляешь, – кивнула мать, – если будешь и дальше крутить любовь с москаленком, то ты меня и подставляешь, и лишаешь меня резервного «шелтер».

– Чего? – переспросила Анжела.

– Глупая ты, – не удержалась Юлия, – если я здесь не усижу, если провалюсь с выборами, если иммунитета не будет, то меня засадят. В тюрьму засадят, ты это понимаешь?

Анжела молча с испугом глядела на мать и недоуменно хлопала длинными ресницами.

– У Ищенко жена – американка, Саакашвили сам наполовину американец, за ними, случись что, морпехи США на вертолетах прилетят и их заберут, а я! – Глаза матери снова наполнились слезами. – А я и ты в таком случае что? На растерзание толпе?

Анжела вдруг тоже заплакала:

– Мама! Неужели все так плохо?

– Пока не так плохо, – уже спокойнее сказала Юлия, – но может статься, что будет плохо. И чтобы такого не случилось, ты должна немедленно дать отставку своему Василию и…

– И что еще? – всхлипывая, спросила Анжела.

– И выйти замуж за нормального парня, – подвела черту мать, – за американца.

Мамаша села в кресло и закрыла глаза. Двадцать минут, как Штирлиц, она будет спать, этого достаточно, чтобы сбросить усталость дня и снова идти в бой. Бой продолжался у Юлии Тимоченко всю жизнь, бой за выживание, за место под солнцем. И чем больше проблем она успевала решить и чем больше врагов она побеждала, тем больше новых проблем и новых врагов у нее возникало. В «главной украинской националистке» не было ни капли украинской крови. Мать – русская, отец, полуармянин-полуеврей, оставил ей в наследство армянскую фамилию Агригян, с которой ей пришлось прожить жестокое детство. Она его не помнила, он бросил их, когда ей было два года. Мать бесконечно работала и была помешана на экономии, деньгах, бережливости: «У нас нет денег» – самая частая фраза, которую она слышала в детстве. Собственно, все разговоры матери сводились только к тому, сколько что стоит и сколько еще нужно отдать долгов со скудной зарплаты. Собственно, поэтому деньги стали главной ценностью жизни и для дочери. А еще она ненавидела мужиков – это тоже на всю жизнь, обида на отца за мать и за себя. Юльке приходилось выкручиваться, стараться, хорошо учиться, самой поступать в вуз, на экономиста, поближе к деньгам. Она планировала быть отличницей, распределиться на какой-нибудь завод и стать его директором через много лет, как героиня фильма «Москва слезам не верит». Но планы внезапно изменились, когда совершенно случайно засветил другой вариант. Какой-то юноша ошибся номером, стали болтать, встретились, и он… У него была такая машина, такие вещи, такие деньги… которых Юля никогда не видела. Папа был секретарем Днепропетровского райкома – большая шишка! В советские времена девочки не очень-то позволяли себе секс до свадьбы. Юноши из богатых семей не могли себе позволить и проституток: узнают в КГБ – выгонят отца с работы – и прощай красивая жизнь. Поэтому, когда Юля резко пошла на интим, Саша Тимоченко был удивлен и сражен. Его радость, однако, была недолгой. Через месячишко Юля объявила юноше, что она беременна и в любом случае намерена рожать. Бросит, думала она, рожу и выживу, как выжила моя мать-одиночка. А если не бросит – то я вытянула счастливый билет. «Риск – благородное дело» и «цель оправдывает средства», «все мужики – подонки, которыми надо пользоваться, пока они тобой не воспользовались» – вот три принципа, которыми она стала руководствоваться. Саша Тимоченко не бросил ее и даже «как честный человек» женился. И Юля распрощалась с ненавистной фамилией Агригян и стала простой Тимоченко. Как все, родившиеся в богатых семьях, Саша привык ко всему готовому, он не вызывал у молодой жены ничего, кроме презрения. Как можно уважать человека, которого сама же и обвела вокруг пальца? Зато папа нового мужа вызывал настоящее восхищение: человек большой, со связями, авторитетный, настоящий мужик, не то что Сашка-размазня, мальчик-мажор. Бойкая сноха, этакий мальчишка в юбке, Юля тоже понравилась свекру, который тяжело вздыхал, глядя на неумеху – сына-наследника.